Буквально на несколько дней в Дагестан приехала из Бостона Ирина Шингирей, американский археолог белорусского происхождения. Было очень интересно поговорить с человеком, в котором русская душа уживается с американским менталитетом, с ученым, для которого археология важнее всего.
Саид Ниналалов (С. Н.): Ирина, как случилось так, что вы уехали из Белоруссии? Где вы учились, как пришли к археологии?
Ирина Шингирей (И. Ш.): Я родилась и выросла в Минске. Я училась на географическом факультете Белорусского государственного университета, мне очень с детства нравилась и география и археология. Дедушка мой был историк. Поэтому я с детства читала книги по истории, и мне это очень нравилось. Но возможности стать археологом в Белоруссии не было. До второй мировой войны там была археологическая школа, но Сталин всех депортировал. На факультете истории преподавали только историю коммунизма, поэтому пришлось выбрать дисциплину более нейтральную. Я пошла в географию, мне очень нравилось там учиться, там изучаешь людей, весь мир, разные континенты, мне хотелось поехать и посмотреть их своими глазами, а не «глазами Сенкевияча», как говорил один юморист. И в то время начался развал Советского Союза, люди из-за границы начали приезжать. Я поступила в 1988 году, три года отучилась, а потом уже приехала доучиваться через несколько лет из-за границы на четвертый последний курс.
У нас при географическом факультете была экологическая школа, там были и норвежцы, и немцы, мы все общались, преград уже не было. Люди стали ездить сначала в Польшу, потом дальше куда-то. В то время оттепель такая наступила. В 1992 году я поехала в Кубу, там была практика английского языка. Получилась смешная ситуация. Были курсы английского языка, куда отправляли на два года, я попала туда по конкурсу, людей посылали в Индию на курсы, но меня не послали. И чтобы не обидеть окончательно, они нашли какую-то группу и нас послали просто за границу с людьми, которые просто ехали в отпуск. Вот так мы попали на Кубу и там практиковали свой английский, это было конечно очень интересно.
Мы сами практиковались, мы нашли людей, которые говорили на разных языках, там были немцы и канадцы, и с канадцами мы смогли попрактиковаться. Мне захотелось поехать еще. У меня была польская виза и у меня были знакомые, которые мне помогли переехать в Польшу, потом я уехала в Германию по немецкой визе,. затем в США. В США легче всего было уехать через Данию, у которой тогда не было иммиграционной службы, и они принимали всех, не отклоняли заявление. Я дала интервью датскому сотруднику, оказавшемуся, кстати, географом, и сказала, что хочу учить географию. Он поддержал меня. Я переехала в Америку, и сразу пошла учиться в различных университетах, по классу, по уроку, мне потом захотелось переквалифицироваться в археологию. Здесь это было бы нереально, а там просто. Я работала и в магазине, и в ресторане, особенно долго я работала в книжных магазинах, чтобы оплачивать мою учебу.
С. Н.: Вы по какой теме защищались? Над чем сейчас работаете? Расскажите самые интересные случаи в работе.
И. Ш.: У меня был плавный переход от географии в археологию. Меня всегда интересовала Южная Россия. Я сначала занималась бронзовым веком и неолитом. Стала заниматься кочевниками русских степей. В Америке, когда я начала заниматься археологией, было одно приключение. Когда мы приехали на практику в школу от университета в Чикаго, был проект с раскопками среди кукурузных полей. Было 40 градусов жары, было это весной. И тут случилось наводнение, река вышла из берегов и все затопила, всю территорию. И мы жили на втором этаже в музее, и не было воды и нам приходилось вместо раскопок расчищать ил из своего жилища и соседнего бара. Мы питались на бензозаправке, это было очень интересно, как в кино.
Больше мне никогда не приходилось жить и работать в таких экзотических условиях. Там была высокая влажность, нас кусали комары и все, что там было. А на полях погибли тысячи коров, но мы не погибли. Была анормальная жара и из-за наводнения была страшная антисанитария, нам нельзя было купаться в реке. Нам возили воду в маленьких бутылках для питья и для душа. После этого мне ничего не было страшно.
Я защищалась в 2011 году в Бостонском университете в отделении археологии, тема моя касалась отношений Хазарской империи и Арабского халифата.
Мы были много раз в экспедиции в Калмыки, и сегодня там продолжаем работу. Куро-аракская культура сюда не доходит, тут была катакомбная культура. Меня интересовали крупные социально-политические образования - империи раннего средневековья, кочевые племена - государства
Чтобы изучать Калмыкию, необходимо изучение Кавказа, этой воронки, через которую все двигались с юга на север и с севера на юг. Побережье Каспия - это проход, через который осуществлялись связи и социальные важные процессы, в том числе торговля.
С. Н. : Как вы познакомились с мужем, где сегодня вы живете, что для вас Родина? Как вы привыкаете к американским ценностям? Что именно интересует и волнует простых американцев?
И. Ш.: Мой муж в те годы, когда я начала учиться в Америке, преподавал там, где я училась, он был моим инструктором по немецкому языку. Он филолог, занимается сравнительной литературой, его период - барокко - средние века, ранняя литература 16-17 века до эпохи просвещения.
Я живу в Бостоне он в Новом Орлеане и мы по возможности ездим друг к другу – и по работе мы стараемся выбирать места ближе друг к другу. Мой муж занимается в рамках своей дисциплины европейскими путешественниками, которые побывали в Иране, и Кавказ был частью их поездки. Он изучает жанр описаний путешествий – это пересекается и с литературой и с наукой – пересечение культур – он персидской литературой не занимается, но изучает, как европейцы представляли себе Иран, каким видели Азербайджан, кто проезжал, что об этом писал, как они это видели и как это показывал своим читателям.
Я часто бываю в Минске и в России часто, поскольку работаю, и я рада, что могу часто пересекать границу. Лучше тосковать по родине чем тосковать на родине.
Когда я уезжала, я не знала что там и что будет здесь, был очень сложный период начало 90-х голов. Просто, когда ты не знаешь, что будет дальше, все конечно непонятно и страшно. Делать было нечего, вся система рухнула, и не было работы, и никто не мог на нее устроиться, экономически было очень тяжело.
Я приезжаю каждый год к родителям и друзьям, и я поняла, что лучше жить за границей. Я никогда не чувствовала, что разбила рамки, что нужно выбирать между домом и за границей. Я знаю людей, которых вообще не интересует поездка туда, где они раньше жили, они разрывают старую цепочку связей и формируют новую жизнь.
У мужа дом в Новом Орлеане, у нас есть квартира в Бостоне. Я живу сейчас в доме, где живут мои друзья, и мы живем в одном большом доме одной большой семьей, мы знаем друг друга очень давно. Многие, очень многие люди живут с друзьями, так как очень дорогой город Бостон, аренда комнаты может стоить тысячу долларов в месяц.
Там, где живет мой муж, ситуация получше, но ее испортил ураган «Катрина». Обычно при урагане люди эвакуируются и через три дня возвращаются. Мой муж уехал из города урагана и взял вещей на три дня, но это продолжалось полгода. Это была большая трагедия – погибли люди, мы поняли тогда, что система работает плохо, цепочка власти штата – федеральные власти нестабильна, частные компании не помогали пострадавшим, люди погибли после отказа железнодорожников вывезти их из зоны затопления.
Через полгода, когда вода спала, в Новом Орлеане был интересный ландшафт,– выброшенные холодильники по улицам города. Это страшная вещь, страшное оружие– оставленный на полгода холодильник, представьте себе, что такое огромный американский холодильник. Все было покрыто этими холодильниками. Люди разозлились и писали на холодильниках «это бутерброд для Буша». Это был президент, который фактически не смог с этим справиться.
Я в Америке дольше живу, чем в СССР. Бывает так, моя любовь к стране проходит определенный этап, и все меняется. Каждый со своими ценностями, которые были раньше, – должен их отрезать или продолжать их придерживаться. Бороться с ценностями невозможно, но можно их переоценивать и находить новые, это нормально, сейчас такой период, что меняется все очень быстро, посмотрите как меняются компьютерные технологии. Сейчас мир - большая деревня, общество живет сегодня по другому.
Простых американцев в первую очередь волнует наличие рабьоты. Экономика - это в Америке проблема номер один, не политика а материальная сторона, не какие-то еще ценности, а работа. Это тяжелый период, кризис, сейчас немного становится ситуация лучше. Но это был сильный кризис, который изменил средний класс в Америке. Американский средний класс практически сошел на нет.
С. Н.: Конфликт на Украиной поделил людей на два лагеря. Какую точку зрения Вы разделяете: как Вы понимаете эту ситуацию? Ваше мнение по поводу событий во Франции – убийство карикатуристов.
И. Ш.: Я вообще против войны людей, наверное, все выросли на осколках Второй Мировой войны, и в каждой семье кто-то пострадал, и война никому не нужна в первую очередь
Я считаю, что война – это в первую очередь, война средств массовой информации, я не знаю, мы не знаем, где что происходит. Я думаю, как обычные люди, мы не можем оценить ничего, мы знаем, что была коррупция, но она была и будет - это понятно. Людям может это не нравится но что там не могу сказать, эту информацию правильную мы не получаем ни с той ни с другой стороны.
В плане карикатур - если это кого-то обижает, то, наверное, это не нужно, но если это карикатура, и если это единственное, чем люди занимаются, то пусть рисуют. Но право убивать в любом случае против каждой религии.
С. Н.: Вы не в первый раз в Дагестане, и что для вас Дагестан, каким Вы его видите, чем вы занимались в Дагестане. Расскажите о Ваших дагестанских друзьях
И. Ш.: Мне показал Дагестан мой большой друг археолог Рабадан Магомедов. Он мне рассказывал о своей семье, про людей, сколько национальностей в Дагестане испокон веков живут на одной территории, осуществляют интеграцию, и мне стало очень интересно такое сложное общество.
Когда приезжаю в Дагестан, я понимаю что могут быть террористические проявления, например в том же Бостоне, например и европейских столицах, и в Минске, и в Баку было. Не знаю, чаше или не чаше. Когда СМИ послушаешь, ужасаешься. Однажды в ноябре мы ехали через город, и там федеральные войска в масках и водитель назвал их «маски-шоу». Бойцы в масках срывали пленки с машин. Подъехала какая-то крутая машина, и они с нее не сорвали пленки.
Рабадан – это мой самый первый дагестанский друг, настоящий. Я когда еду в Дагестан, я еду сюда, к Рабадану. Конечно, я не столько много раз была, я бы хотела намного больше, хотелось бы приехать еще поработать в архивах я думаю что приеду в экспедицию, поработаю с Рабаданом. Большая цепочка моих друзей начинается с Рабадана, все друг друга знают, в основном мои друзья в академической среде.
В Америке люди мало знают про Дагестан, а когда лекцию расскажешь и покажешь фотографии, люди начинают узнавать, интерсоваться.
Для меня Дагестан место особенное. Я изучаю средневековую литературу, это всегда было местом особенным, горой тысячи языков, и местом уникальным в плане истории. Сравниваем со Средней Азией – это место очень сильно отличается от Средней Азии, не все это понимают, даже если обсуждается какая-то историческая политическая обстановка, всегда берут вместе Среднюю Азию и Кавказ, и специалисты по Средней Азии претендуют на знания о Кавказе, что в корне неверно.
Горные аулы мне напоминают Италию, тоже своего рода защитные родовые комплексы, в Сиене, например, разбросаны такие деревеньки. Отмечу, что в Италии чище, ухоженнее. Мне кажется, этот мусор есть везде – и в Баку, и в Астрахани, раньше этого не было, но сейчас ненормальная экологическая ситуация, ресурсов нет, теперь мусор разлетается, каждое дерево в пакетах. Глобальный экологический кризис, не знаю, что нужно сделать, чтобы это все убрать, скоро травы не будет видно под горами мусора. В Европе находят же какой-то способ, в Европе платят за уборку мусора.
С. Н.: Удается ли Вам находить время на отдых? Как Вы отдыхаете? А есть время на чтение книг?
Е. Ш.: Нам приходится всегда совмещать приятное с полезным. Я мечтаю поехать в Канаду отдохнуть от археологии, но получается очень редко. Мы с мужем иногда ездим вместе, совмещая поездки с конференциями и с работой, и нас интересует поездить после конференции и посмотреть живьем и музеи и памятники. На море в Италии нам очень нравится, у нас есть дом в восточной части Сицилии, и мы туда ездим.
Было бы хорошо, если бы я могла сказать что сесть за книгу получается, но к сожалению я очень мало читаю, я читаю нехудожественную литературу, хотя мне очень нравится читать художественную литературу Я очень люблю смотреть фильмы, классику особенно английские постановки и детективы, основанные на произведениях Агаты Кристи о Пуаро.
Люблю музыку, очень люблю оперу, у моего мужа дядя, который делал макияж в опере всем оперным певцам в Метрополитен-опера, и когда мы приезжаем туда, он находит нам билеты. Он долго работал с Паварроти и Доминго, сейчас он пишет книгу о разговорах с ними, он не писатель, но пытается, надеюсь, что, если у него не получится, то мой муж поможет, как бы истории с юмором, он знает, как рассказать. Если не рассказать, это все пропадет, – это интимные истории в таком плане, что разговор происходит с глазу на глаз, как в парикмахерской, где много бывает откровенностей.