Время – четвертое измерение в физике, как и остальные три, может сжиматься и растягиваться. Этот год тянулся как три. Столько событий произошло, сколько не происходило больше никогда. Опухший от пьянства первый Президент России менял премьер-министров, скандально и безобразно пересаживая их с кресла в кресло. Стоимость всего, что было в стране, упала в четыре раза, но от этого небо не обрушилось, жизнь и работа продолжались. Обласканный ваххабитами неудавшийся премьер-министр докладывал Президенту, что в Дагестане все хорошо, а в Карамахах живут очень милые люди. Отпор дагестанцев басаевцам, внезапно напавшим со стороны «свободной» Чечни, продолжавшей несмотря на свою свободу, качать деньги из российского бюджета, разрушил планы некоторых политтехнологов на новую большую войну – уже не в Чечне, а в Дагестане.
Медленно мы приходили в себя после кризиса 1998 года, главной задачей было сохранить рынок – артерии, через которые продавался товар, и вены, через которые возвращались деньги. Обесценились долги, оставленные мне предшественником, и их возврат стал окончательно невозможным. Чтобы идти дальше, необходимо было финансирование. Надо было покупать новое оборудование, закупать сырье и производить то, что просит рынок.
Для этого был необходим ПРОЕКТ. Проект технического перевооружения Кубачинского художественного комбината - больше года я работал над ним совместно с Департаментом легкой промышленности Минпромнауки России. В написании «легенды» к проекту – то есть текстов о кубачинском искусстве, мне помогал Хангиши. До сих пор с его легкой руки во многих публикациях о Кубачах пишут, что и шлем Александра Македонского, и меч Александра Невского, и щит князя Владимира Красное Солнышко, прибитый к воротам Царьграда, были изготовлены кубачинскими златокузнецами. Я едва успел остановить Хангиши на подступах к легенде о ноевом ковчеге: якобы деревянная фигура, венчающая нос ковчега, сделана кубачинцами – это был бы явный перебор.
Летом 1999 года был готов весь проект – несколько папок с планом реконструкции предприятия, с указанием, где и какой ремонт производить, где и какое оборудование ставить, с расчетами экономической эффективности. Пришло время этот проект пробивать. Для того, чтобы добиться финансирования проекта, он должен быть включен в Федеральную Адресную инвестиционную программу. Мой товарищ – глава нашего района Багомед предложил вместе полететь в Москву и встретиться с дагестанскими депутатами. В те годы я мог достаточно хорошо работать с бумагами, а ходить по инстанциям, особенно если там меня не ждут, у меня тяжело получалось. Я обрадовался этому предложению. С таким толкачом, думал я, мы многое сможем пробить.
Три дня мы ходили по коридорам Госдумы. Там нам встречались самые разные люди – махачкалинские соседи, работающие помощниками депутатов, бывшие депутаты, в том числе Омар Бегов в своей неизменной сдвинутой набок папахе, директора предприятий из Дагестана, приехавшие в Москву с такой же, как у нас, целью. Мы зашли в приемные самых именитых депутатов из Дагестана – в обеих приемных длинноногие лощеные вымуштрованные секретарши на нас странно смотрели со словами «Абуда Гаджиевича / Султана Абусаидовича сегодня не будет, оставьте ваши координаты, с вами свяжутся». Потом мы узнали, что эти депутаты в Госдуме не бывают никогда!
Те депутаты, которых мы смогли застать, объясняли нам, что мы уже опоздали, что бюджет России на следующий год уже сверстан, что их лимиты в адресные программы уже исчерпаны. Потом мы узнали, что некоторые депутаты имеют свою цену – взымают определенные проценты с инвестиций, которые они пробивают.
На четвертый день, узнав, что на сегодня назначено заседание комитета промышленности, и надеясь найти какой-нибудь вариант, мы опять потащились туда. Заседание комитета шло и шло, депутаты заходили и выходили, залетали с ворохом бумаг директора предприятий, мы все чего-то ждали. Тут в коридоре показалась знакомая высокая фигура. В нашу сторону уверенным размашистым шагом шел Гамид Ахмедович Бучаев, ректор Дагестанского института народного хозяйства.
- Ребята, вы чего здесь? Кого ждете? – приветствовал нас Гамид Ахмедович.
Мы вкратце рассказали ему о наших мытарствах.
- А что вы раньше молчали? Ну-ка пойдем! – он взял меня за руку чуть повыше локтя и повел нас по коридору. Так и сейчас мой отец с заботой берет меня за руку, когда мы вместе переходим дорогу, - Ребята, а вообще в Москве чем занимаетесь? Я каждый день и начинаю и заканчиваю тут, в Думе, нахожу нужных людей и решаю вопросы, необходимые для моего института, иначе кто бы его мне построил? Не спите, приходите сюда и работайте рядом со мной, я все вам покажу и объясню.
- Вот, познакомьтесь, это Ираклий, помощник председателя Комитета по промышленности, он вам все объяснит. Сделайте все, как он скажет, и вы получите финансирование. Он не депутат, а простой работник Госдумы, можно сказать клерк, но решает гораздо больше, чем депутаты.
Не скрою, я засомневался, сейчас этот Ираклий скажет – приготовьте такие-то деньги, а их у нас еще нет, а будут ли или нет – неизвестно…
- От вас нужно одно – письмо на имя Председателя Госдумы с просьбой включить ваш проект в программу, но это письмо должно быть подписано депутатом, который хорошо известен и пользуется уважением в Думе.
- Кто же у нас хорошо известен? Олигархов не найти… А если обратиться к Решульскому?
- Если вам письмо подпишет Сергей Николаевич, ваш вопрос решен, - сказал Ираклий.
Мы вышли от Ираклия.
- Гамид Ахмедович, скажите, а как нам его отблагодарить? – я понимал, что ничего не бывает бесплатным.
- Саид, это такой человек, просто уникум, то, что посчитаешь нужным, так и сделай. Не хочешь, можешь вообще ничего не давать, он не обидится.
Утром мы были в кабинете у Решульского.
- Сергей Николаевич, мы с Вами знакомы, я работал в милиции в Каспийске, когда Вы были там секретарем Горкома партии.
- А, Багомед, припоминаю, - явно не узнавая, ответил Сергей Николаевич, - садитесь попейте чай, я отлучусь ненадолго, а потом уже поговорим. Не стесняйтесь, хозяйничайте – вот чайник, сахар, конфеты, будьте как дома.
Через полчаса он вернулся, сел на низкий диванчик у журнального столика, на котором мы чаевничали, и сказал:
- Рассказывайте, с чем пришли.
- Сергей Николаевич, вы слышали о Кубачах?
- Обижаешь, Багомед, я дагестанец, а тот не дагестанец, кто не слышал о Кубачах. Расул Гамзатов и Кубачи – это две визитные карточки Дагестана. И что у вас с Кубачами?
Я рассказал о программе, о том, что проект готов и дело только за его подписью.
- Нет проблем, если я не помогу Кубачам, кому мне еще помогать? - через 15 минут письмо было готово и подписано Сергеем Николаевичем.
Эта схема проработала два года. Сергей Николаевич подписывал необходимые бумаги, Ираклий проводил документы. На третий год Ираклий сказал:
- Вы знаете, тут идут изменения, уже так работать будет невозможно, ищите другие схемы. Я помогу вам еще раз – вы получите минимальную сумму - пятьсот тысяч рублей, главное – вы останетесь в Федеральной программе.
Наверно, я позже вспомню еще людей, которым я был бы так благодарен – пока не могу: и Гамид Ахмедович Бучаев, и Сергей Николаевич Решульский помогли нам совершенно бескорыстно, и никогда не напоминали о том, что они для нас сделали. Ираклий был приятно удивлен кубачинскому кинжалу, который я ему подарил. Сергей Николаевич, к которому я зашел в 2001 году поздравить с 50-летием, попав в компанию с Геннадием Зюгановым, мне кажется, вряд вспомнил об этих письмах.
Гамид Ахмедович, при каждой нашей встрече, смеялся и говорил:
- Саид, я тебе постоянно с планом помогаю, у тебя кубачниские подарки покупаю!
- Спасибо, Гамид Ахмедович, а где Вы покупаете?
- В вашем магазине на Дахадаева у стадиона Динамо!
- Гамид Ахмедович, у нас есть офис, у Вас есть мой номер, позвоните, в любой момент я привезу все, что Вам нужно, и цены будут гораздо дешевле.
Сказать ему, что этот магазин к Кубачинскому комбинату не имеет никакого отношения, что там всем заправляет подозрительный и жуликоватый тип с не менее подозрительной кличкой «Буцик», я стеснялся.
Итак, в Бюджете России была строчка о выделении определенной суммы на реконструкцию Кубачинского художественного комбината. Но от строчки в бюджете до получения денег оказалась дистанция огромного размера. Нужно было пройти множество согласований и получить множество бумаг, которые от меня ждали в Минпромнауки.
Первый шаг – получение экологического паспорта. В Махачкале все понимают, что в каждом здании, в каждом жилом доме, в каждом предприятии, в каждом учреждении найдется родственник, друг, сосед или просто знакомый – друг детства, одноклассник, однокурсник, бывший сослуживец по армии, человек, с которым ты когда-то где-то пересекался. В Санэпидстанции это был брат моего одноклассника Шамиль.
- Экологический паспорт? Нет проблем! Иди в кабинет 22, там наш начальник отдела Ахмед, он вам поможет.
Мы с Хангиши пошли искать Ахмеда. Это был человек, лет на 5 старше меня, солидный и серьезный, в очках, идущих к его крупному носу и широко расставленным глазам, человек, внушающий доверие своим взглядом и манерой говорить.
- Салам алейкум, Ахмед! Нас направил Шамиль, помогите пожалуйста с экологическим паспортом. Дело в том, что у нас есть уже защищенный в Москве проект по реконструкции Кубачинского комбината, кстати, я его директор.
Ахмед взял в руку увесистую папку и начал рассеянно ее листать.
- Какая общая сумма инвестиций?
- Тридцать миллионов рублей.
- А что у вас написано об экологии?
- У нас нет вредных веществ, мы не используем ничего, опасного для людей и окружающей среды. Все отходы или перерабатываются на месте или отправляются на аффинаж. Об этом все расписано в проекте.
- Нет, так не пойдет. Вам нужен не только экологический паспорт, вы должны сделать экологическую часть проекта.
- Мы какое отношение имеем к экологии? Минимальные требования по экологии в проекте соблюдены.
- Нет, без экологической части мы его не пропустим.
- А кто нам его сделает? И сколько это будет стоить?
- Как кто? Я и сделаю. Двести тысяч рублей приготовьте, и за месяц я вам все в идеальной форме подготовлю.
Разработка проекта со всеми моими поездками и расходами на басни и легенды
Хангиши стоила мне 350 тысяч рублей. Перспектива платить неизвестно за что еще двести тысяч меня не радовала.
Тут в кабинет постучали:
- Ахмед, тебя к начальнице вызывают.
- Вы посидите, я сейчас вернусь, - обратился к нам Ахмед.
Мы остались в кабинете. На столе были книги, журналы, какие-то бумаги. Хангиши протянул руку и взял со стола повернутый к нам обратной стороной бэйджик. На нем было написано: Магиев Ахмед.
- Саид, это же кубачинец, наш сельчанин, потомок того самого известного кубачинского поэта, который в поэтическом поединке когда-то переиграл самого Батырая! Вот скотина, слова нам не сказал и еще такую сумму зарядил. Сейчас он вернется, и я ему все выскажу, - зашумел Хангиши.
В самом деле, поведение Ахмеда было очень странным. С древних времен, встречая человека, спрашивали – ты из какого села. И если он оказывался односельчанином – искренне радовались, находили общих друзей и родственников, всегда было о чем поговорить. Кто тебя поддержит, кто поможет, если не твой сельчанин? Я не говорю уже о том, что у нас с Ахмедом была одна нация, один язык, на который легко и свободно мы обычно переходим в разговоре.
- Не спеши, Хангиши, поругаться всегда успеем. Откуда он, чей сын? Поищи завязки.
Хангиши сделал пару звонков и сказал:
- Он с Грозного переехал, может поэтому у него такие странности в поведении.
Тут вернулся Ахмед.
- Ахмед, а сам ты откуда? Сдается нам, что ты кубачинец.
- Да, я Мугиев, а что, это влияет на дело?
- Нет, наверно, но все-таки мы земляки, с таким трудом пробиваем свой проект. Ты же из известного древнего, уважаемого рода! Неужели тебя не радует, что у Кубачинского комбината, у твоих сельчан откроется финансирование, и ты в этом поможешь?
- Вы же взрослые люди, вы что, не понимаете? Мне-то какая разница? Бизнес есть бизнес.
Шамиль уже выехал куда-то по делам, я нашел его вечером по телефону. Объяснил ситуацию. Он хмыкнул:
- Да, сельчане разные бывают! Завтра зайди, я тебе дам форму экологического паспорта, заполни и привези. Перечислишь по счету двадцать тысяч рублей и все.
Больше я Ахмеда не видел и, надеюсь, не увижу.
Следующий шаг – согласование с Министерством по чрезвычайным ситуациям.
Министр Муртазали Гаджиев встретил меня радушно:
- Какие проблемы, Саид, все решим, любую ситуацию разрулим, на то мы и МЧС.
- Ничего чрезвычайного, слава богу не случилось, но ваша помощь нужна. Наш проект надо согласовать.
Он вызвал соответствующего сотрудника и перепоручил меня ему. И тут вновь я почувствовал себя в каком то сюрреалистическом сне.
- Гаджи, вот наш проект, нужно согласование с МЧС.
- А где находится ваш объект?
- Как где? В Кубачах.
Гаджи подвел меня к карте, взял в руки большой деревянный циркуль и отмерил расстояние от Махачкалы до Кубачей.
- Смотри, Саид, тут меньше 120 километров.
- Ну и что, на что это влияет?
- А ты ничего не знаешь об опасности ядерного удара по Махачкале?
- Какой ядерный удар? Какая Махачкала? Кто с нами воевать собирается? И почему по Махачкале должны бить?
Тут началась лекция – от холодной войны до ядерного потенциала Америки – все мне подробно и в ярких цветах рассказал Гаджи.
- Махачкала, как столица Автономной республики, является стратегическим объектом и имеет самый высокий уровень опасности при ядерной войне.
- А Кубачи тут при чем?
- Как при чем? При ядерном ударе по Махачкале радиоактивное облако достигнет Кубачей уже через три часа и будет опасно для людей. Кубачи входит во вторую зону опасности радиоактивного заражения. Поэтому вы должны построить у себя бьомбоубежище на … – сколько у вас человек работает?
- Числится 700, а постоянно работающих не больше 300.
- Ну вот, на 250 человек бомбоубежище хватит. И надо купить еще 250 металлических кроватей и 250 противогазов и обеззараживающих комплектов.
Я представил себе, как разгружаю кровати, и как работники предприятия сбежались во дворе комбината и крутят пальцами у виска.
Пришлось обойтись без согласования с МЧС. И никто никогда не спрашивал «где заключение МЧС?» - ни те, от кого зависит выдача средств, ни те, кто за эти средства сушит мозги.
Но самое странное и удивительное было в вопросе о сейсмической безопасности. Кому только и как только я не объяснял, что мы не строим новое здание, новые цеха, а только делаем ремонт в старых цехах и ставим там оборудование, эти объяснения были бесполезны.
- Получите акт от строителей о возможности осуществления проекта.
- Поймите, здания стоят с 81 года, тогда все акты и получали, когда строили.
- Видишь, тут в списке написано – акт, - молодящаяся женщина лет под 50 с неистребимым запахом вечного стародевичества произносила не просто «акт», она умудрялась делать в этом слове ударение на букву А: «Аакт!» с таким пиететом и уважением к слову, как будто это как минимум Евангелие.
- А кто подписывает такой акт?
- У вас в Дагестане есть институт сейсмологии, при нем есть специальная комиссия, вот к ним и идите.
Я знал, что институт сейсмологии находится на Орджоникидзе. Насколько помнится, на горке рядом с институтом планировалось построить серию экспериментальных сейсмоустойчивых жилых домов в классическом дагестанском горском стиле – где-то этот красивый проект я видел раньше.
Института не было – было здание института, была вывеска института на нем, но там находилась какая-то служба судебных приставов. Охранник на входе на вопрос
- А где сейчас институт сейсмологии? - ответил грубо и просто:
- Черт его знает, мы отсюда их выгнали, а дальше – их проблемы!
Девяностые годы – это понятно – время дикое, но чтобы государственная служба отнимала здания у государственного же института, - об этом я раньше не слышал. С трудом я нашел директора института дома, где-то в районе улицы Николаева. Он сказал, что институт по-прежнему работает, но сотрудники сидят по домам.
- У вас в политехе есть квалифицированный специалист Тельман Магдиев, обратитесь к нему, он даст заключение.
О землетрясениях я знал мало. То, что было в Махачкале в далеком 70-м году, осталось в памяти яркими картинками, причем само землетрясение в памяти не осталось. Помню, как мама, которая готовила обед, при первом толчке быстро одела нас и как мы быстро спускались на улицу с третьего этажа: мама с полотенцем на плече, о котором она забыла в этой суматохе, Гасан у мамы на руках, Гусейн держит ее за руку, а я бегу впереди, подгоняемый чуть ли не тычками. Помню, как здорово было спать в палатках во дворе, какое небо было звездное и чистое, как соседский сын Валера разжигал костер, и мы рассказывали друг другу ужасные истории о черной руке и черном ящике…
Были еще небольшие землетрясения и гораздо позже. От них осталось ощущение потери опоры под собой и полной неустойчивости мироздания.
С Тельманом Магдиевым – преподавателем Политехнического института, начитанным и общительным человеком, мы в Кубачи ездили дважды. Когда он взял в руки долото и начал долбить основание стены производственного здания комбината, любопытные начали собираться вокруг него, шушукаясь. К вечеру в Кубачах уже вовсю гуляла легенда, пущенная любителем толковать все события по своему и выдавать это за истину в последней инстанции Хангиши: «Саид решил продать половину комбината, а покупатель хочет его разобрать на кирпичи». С Хангиши мы успели разойтись из-за его характера. Много раз я говорил ему: «Не придумывай за меня мотивы моих поступков, просто подойди и спроси, что тебе непонятно, я объясню» - бесполезно. Он сам сочинял какие-то истории обо мне, рассказывал их любому встречному, в конце концов начиная сам в них верить.
Когда я приехал в Москву с пакетом документов, чтобы сдать их в Стройэкспертизу, там меня огорошили нововведением:
- Вы знаете, пришло новое районирование по сейсмике. Если раньше ваша зона считалась семибалльной, то теперь в районе Кубачей 9 баллов.
- И что это для нас означает? Что мы должны сделать?
- Ты не понимаешь всей остроты проблемы, - заволновался грузный пожилой эксперт Сергей Иванович, - посмотри эти фотографии – был город, а что от него осталось!
- Что за город, о чем Вы? – мое сердце заныло от холода.
- Нефтегорск на Сахалине. Город смело с лица земли. Столько людей погибло. Ты хочешь, чтобы твои земляки остались под развалинами комбината?
Фотографии были страшные, это было бедствие – почти как в Спитаке в Армении, где пострадали десятки тысяч людей. Я представил себе разрушенное здание комбината и вновь ужаснулся.
- Так что нужно делать?
- У вас в горах жить нельзя вообще. Вместо комбината нужно построить сборный модуль из железа и туда перенести все оборудование. А сам комбинат во избежание землетрясения и гибели людей надо снести.
- Поймите, Сергей Иванович, мы, горцы, живем в Дагестане тысячелетиями. Никогда не было такого страшного землетрясения. Как я смогу заикнуться об этом? – у меня перед глазами стояли работники комбината, которые не только крутили у виска пальцами, а имели явное намерение скрутить меня и отвезти в психушку, – есть еще какие-нибудь варианты?
- Есть – включить в проект сейсмоусиление зданий и сооружений. Надо обшить все здания на уровнях этажей горизонтальным швеллерами, а их скрепить между собой вертикальными, расположив их в простенках зданий, - перспектива попасть в психушку от такого варианта реконструкции комбината не уменьшилась.
- Может, как-нибудь договоримся? Я готов обсудить дополнительные условия, - я изобразил хитрую мину, намекая очень издалека, как мне казалось, на взятку.
- Вы это серьезно? Хотите, чтобы я из-за каких-то денег рисковал человеческими жизнями! Вы не на того нарвались! – закипел Сергей Иванович.
- Нет, что Вы! Какая взятка! Так, символически, - уворачивался от обвинений я.
Договориться в Москве не получилось.
За это время открылась независимая экспертиза в Махачкале, где без всяких разговоров об опасности нового землетрясения я спокойно и без нервов получил необходимый акт.
Последний этап при получении денег – казначейство. Кажется, что все круги этого ада пройдены. Я опять ошибался.
– Здавствуйте, к нам пришли деньги по инвестиционной программе, - раздался звонок из казначейства.
- О, наконец-то – уже начался декабрь, а если деньги до конца года не используешь, они вернутся в Минфин и вновь уже к нам не поступят.
- Только мы Вам их не перечислим, - сказала бодрая девушка из казначейства.
- Почему мы не можем получить свои деньги? – чувствуя себя Шариком, получающим у почтальона Печкина фоторужье, спросил я.
- Вы подъезжайте, тут мы Вам все объясним.
В казначействе мне выдали кучу бланков и объяснили, что я должен представить акт выполненных работ на сумму, которая поступила для комбината, и только после этого деньги будут нам перечислены.
- А как я акт сделаю, если работа не выполнена, а работа не выполнена, потому что деньги мы не получили, а деньги мы не получили, потому что акта не было? Это же сказка про белого бычка.
- Есть другой вариант, - сказал начальник отдела, отличавшийся большими усами и удивительно маленьким, почти лилипутским ростом, Мидрад, - платишь нам пять процентов от суммы, и деньги у тебя.
- Откуда я заплачу, если деньги еще не поступили, а я на разработку и защиту проекта все свободные средства потратил, - я уже не сдерживал эмоций.
- Можно по-другому решить – дай нам свои сабли и сервизы на эту сумму, и вопрос закрыт, - предложил Милрад.
Двадцатого декабря на счет поступили первые три миллиона рублей. Я успел их отправить на приобретение оборудования. Весь поселок Кубачи, все наши мастера должны быть благодарны этим вальцам за то, что они верой и правдой служили и служат столько лет. Все остальные операции при производстве изделий из серебра можно производить дома, а металл прокатать в серебряные пластины и полосы – только на вальцах. Ювелирное производство – единственный хлеб для многих сельчан, и я за символическую плату, которая уходила на ремонт вальцов и оплату труда прокатчиков металла, разрешал им приносить и прокатывать свой собственный металл.
На остальные деньги была сделана новая двухскатная крыша на все корпуса комбината. Все деньги до копейки были перечислены по назначению, и целые три года всевозможные комиссии и проверяющие уезжали, ничего не получив. Не за что было.
Медленно мы приходили в себя после кризиса 1998 года, главной задачей было сохранить рынок – артерии, через которые продавался товар, и вены, через которые возвращались деньги. Обесценились долги, оставленные мне предшественником, и их возврат стал окончательно невозможным. Чтобы идти дальше, необходимо было финансирование. Надо было покупать новое оборудование, закупать сырье и производить то, что просит рынок.
Для этого был необходим ПРОЕКТ. Проект технического перевооружения Кубачинского художественного комбината - больше года я работал над ним совместно с Департаментом легкой промышленности Минпромнауки России. В написании «легенды» к проекту – то есть текстов о кубачинском искусстве, мне помогал Хангиши. До сих пор с его легкой руки во многих публикациях о Кубачах пишут, что и шлем Александра Македонского, и меч Александра Невского, и щит князя Владимира Красное Солнышко, прибитый к воротам Царьграда, были изготовлены кубачинскими златокузнецами. Я едва успел остановить Хангиши на подступах к легенде о ноевом ковчеге: якобы деревянная фигура, венчающая нос ковчега, сделана кубачинцами – это был бы явный перебор.
Летом 1999 года был готов весь проект – несколько папок с планом реконструкции предприятия, с указанием, где и какой ремонт производить, где и какое оборудование ставить, с расчетами экономической эффективности. Пришло время этот проект пробивать. Для того, чтобы добиться финансирования проекта, он должен быть включен в Федеральную Адресную инвестиционную программу. Мой товарищ – глава нашего района Багомед предложил вместе полететь в Москву и встретиться с дагестанскими депутатами. В те годы я мог достаточно хорошо работать с бумагами, а ходить по инстанциям, особенно если там меня не ждут, у меня тяжело получалось. Я обрадовался этому предложению. С таким толкачом, думал я, мы многое сможем пробить.
***
Три дня мы ходили по коридорам Госдумы. Там нам встречались самые разные люди – махачкалинские соседи, работающие помощниками депутатов, бывшие депутаты, в том числе Омар Бегов в своей неизменной сдвинутой набок папахе, директора предприятий из Дагестана, приехавшие в Москву с такой же, как у нас, целью. Мы зашли в приемные самых именитых депутатов из Дагестана – в обеих приемных длинноногие лощеные вымуштрованные секретарши на нас странно смотрели со словами «Абуда Гаджиевича / Султана Абусаидовича сегодня не будет, оставьте ваши координаты, с вами свяжутся». Потом мы узнали, что эти депутаты в Госдуме не бывают никогда!
Те депутаты, которых мы смогли застать, объясняли нам, что мы уже опоздали, что бюджет России на следующий год уже сверстан, что их лимиты в адресные программы уже исчерпаны. Потом мы узнали, что некоторые депутаты имеют свою цену – взымают определенные проценты с инвестиций, которые они пробивают.
На четвертый день, узнав, что на сегодня назначено заседание комитета промышленности, и надеясь найти какой-нибудь вариант, мы опять потащились туда. Заседание комитета шло и шло, депутаты заходили и выходили, залетали с ворохом бумаг директора предприятий, мы все чего-то ждали. Тут в коридоре показалась знакомая высокая фигура. В нашу сторону уверенным размашистым шагом шел Гамид Ахмедович Бучаев, ректор Дагестанского института народного хозяйства.
- Ребята, вы чего здесь? Кого ждете? – приветствовал нас Гамид Ахмедович.
Мы вкратце рассказали ему о наших мытарствах.
- А что вы раньше молчали? Ну-ка пойдем! – он взял меня за руку чуть повыше локтя и повел нас по коридору. Так и сейчас мой отец с заботой берет меня за руку, когда мы вместе переходим дорогу, - Ребята, а вообще в Москве чем занимаетесь? Я каждый день и начинаю и заканчиваю тут, в Думе, нахожу нужных людей и решаю вопросы, необходимые для моего института, иначе кто бы его мне построил? Не спите, приходите сюда и работайте рядом со мной, я все вам покажу и объясню.
- Вот, познакомьтесь, это Ираклий, помощник председателя Комитета по промышленности, он вам все объяснит. Сделайте все, как он скажет, и вы получите финансирование. Он не депутат, а простой работник Госдумы, можно сказать клерк, но решает гораздо больше, чем депутаты.
Не скрою, я засомневался, сейчас этот Ираклий скажет – приготовьте такие-то деньги, а их у нас еще нет, а будут ли или нет – неизвестно…
- От вас нужно одно – письмо на имя Председателя Госдумы с просьбой включить ваш проект в программу, но это письмо должно быть подписано депутатом, который хорошо известен и пользуется уважением в Думе.
- Кто же у нас хорошо известен? Олигархов не найти… А если обратиться к Решульскому?
- Если вам письмо подпишет Сергей Николаевич, ваш вопрос решен, - сказал Ираклий.
Мы вышли от Ираклия.
- Гамид Ахмедович, скажите, а как нам его отблагодарить? – я понимал, что ничего не бывает бесплатным.
- Саид, это такой человек, просто уникум, то, что посчитаешь нужным, так и сделай. Не хочешь, можешь вообще ничего не давать, он не обидится.
***
Утром мы были в кабинете у Решульского.
- Сергей Николаевич, мы с Вами знакомы, я работал в милиции в Каспийске, когда Вы были там секретарем Горкома партии.
- А, Багомед, припоминаю, - явно не узнавая, ответил Сергей Николаевич, - садитесь попейте чай, я отлучусь ненадолго, а потом уже поговорим. Не стесняйтесь, хозяйничайте – вот чайник, сахар, конфеты, будьте как дома.
Через полчаса он вернулся, сел на низкий диванчик у журнального столика, на котором мы чаевничали, и сказал:
- Рассказывайте, с чем пришли.
- Сергей Николаевич, вы слышали о Кубачах?
- Обижаешь, Багомед, я дагестанец, а тот не дагестанец, кто не слышал о Кубачах. Расул Гамзатов и Кубачи – это две визитные карточки Дагестана. И что у вас с Кубачами?
Я рассказал о программе, о том, что проект готов и дело только за его подписью.
- Нет проблем, если я не помогу Кубачам, кому мне еще помогать? - через 15 минут письмо было готово и подписано Сергеем Николаевичем.
***
Эта схема проработала два года. Сергей Николаевич подписывал необходимые бумаги, Ираклий проводил документы. На третий год Ираклий сказал:
- Вы знаете, тут идут изменения, уже так работать будет невозможно, ищите другие схемы. Я помогу вам еще раз – вы получите минимальную сумму - пятьсот тысяч рублей, главное – вы останетесь в Федеральной программе.
Наверно, я позже вспомню еще людей, которым я был бы так благодарен – пока не могу: и Гамид Ахмедович Бучаев, и Сергей Николаевич Решульский помогли нам совершенно бескорыстно, и никогда не напоминали о том, что они для нас сделали. Ираклий был приятно удивлен кубачинскому кинжалу, который я ему подарил. Сергей Николаевич, к которому я зашел в 2001 году поздравить с 50-летием, попав в компанию с Геннадием Зюгановым, мне кажется, вряд вспомнил об этих письмах.
Гамид Ахмедович, при каждой нашей встрече, смеялся и говорил:
- Саид, я тебе постоянно с планом помогаю, у тебя кубачниские подарки покупаю!
- Спасибо, Гамид Ахмедович, а где Вы покупаете?
- В вашем магазине на Дахадаева у стадиона Динамо!
- Гамид Ахмедович, у нас есть офис, у Вас есть мой номер, позвоните, в любой момент я привезу все, что Вам нужно, и цены будут гораздо дешевле.
Сказать ему, что этот магазин к Кубачинскому комбинату не имеет никакого отношения, что там всем заправляет подозрительный и жуликоватый тип с не менее подозрительной кличкой «Буцик», я стеснялся.
***
Итак, в Бюджете России была строчка о выделении определенной суммы на реконструкцию Кубачинского художественного комбината. Но от строчки в бюджете до получения денег оказалась дистанция огромного размера. Нужно было пройти множество согласований и получить множество бумаг, которые от меня ждали в Минпромнауки.
Первый шаг – получение экологического паспорта. В Махачкале все понимают, что в каждом здании, в каждом жилом доме, в каждом предприятии, в каждом учреждении найдется родственник, друг, сосед или просто знакомый – друг детства, одноклассник, однокурсник, бывший сослуживец по армии, человек, с которым ты когда-то где-то пересекался. В Санэпидстанции это был брат моего одноклассника Шамиль.
- Экологический паспорт? Нет проблем! Иди в кабинет 22, там наш начальник отдела Ахмед, он вам поможет.
Мы с Хангиши пошли искать Ахмеда. Это был человек, лет на 5 старше меня, солидный и серьезный, в очках, идущих к его крупному носу и широко расставленным глазам, человек, внушающий доверие своим взглядом и манерой говорить.
- Салам алейкум, Ахмед! Нас направил Шамиль, помогите пожалуйста с экологическим паспортом. Дело в том, что у нас есть уже защищенный в Москве проект по реконструкции Кубачинского комбината, кстати, я его директор.
Ахмед взял в руку увесистую папку и начал рассеянно ее листать.
- Какая общая сумма инвестиций?
- Тридцать миллионов рублей.
- А что у вас написано об экологии?
- У нас нет вредных веществ, мы не используем ничего, опасного для людей и окружающей среды. Все отходы или перерабатываются на месте или отправляются на аффинаж. Об этом все расписано в проекте.
- Нет, так не пойдет. Вам нужен не только экологический паспорт, вы должны сделать экологическую часть проекта.
- Мы какое отношение имеем к экологии? Минимальные требования по экологии в проекте соблюдены.
- Нет, без экологической части мы его не пропустим.
- А кто нам его сделает? И сколько это будет стоить?
- Как кто? Я и сделаю. Двести тысяч рублей приготовьте, и за месяц я вам все в идеальной форме подготовлю.
Разработка проекта со всеми моими поездками и расходами на басни и легенды
Хангиши стоила мне 350 тысяч рублей. Перспектива платить неизвестно за что еще двести тысяч меня не радовала.
Тут в кабинет постучали:
- Ахмед, тебя к начальнице вызывают.
- Вы посидите, я сейчас вернусь, - обратился к нам Ахмед.
Мы остались в кабинете. На столе были книги, журналы, какие-то бумаги. Хангиши протянул руку и взял со стола повернутый к нам обратной стороной бэйджик. На нем было написано: Магиев Ахмед.
- Саид, это же кубачинец, наш сельчанин, потомок того самого известного кубачинского поэта, который в поэтическом поединке когда-то переиграл самого Батырая! Вот скотина, слова нам не сказал и еще такую сумму зарядил. Сейчас он вернется, и я ему все выскажу, - зашумел Хангиши.
В самом деле, поведение Ахмеда было очень странным. С древних времен, встречая человека, спрашивали – ты из какого села. И если он оказывался односельчанином – искренне радовались, находили общих друзей и родственников, всегда было о чем поговорить. Кто тебя поддержит, кто поможет, если не твой сельчанин? Я не говорю уже о том, что у нас с Ахмедом была одна нация, один язык, на который легко и свободно мы обычно переходим в разговоре.
- Не спеши, Хангиши, поругаться всегда успеем. Откуда он, чей сын? Поищи завязки.
Хангиши сделал пару звонков и сказал:
- Он с Грозного переехал, может поэтому у него такие странности в поведении.
Тут вернулся Ахмед.
- Ахмед, а сам ты откуда? Сдается нам, что ты кубачинец.
- Да, я Мугиев, а что, это влияет на дело?
- Нет, наверно, но все-таки мы земляки, с таким трудом пробиваем свой проект. Ты же из известного древнего, уважаемого рода! Неужели тебя не радует, что у Кубачинского комбината, у твоих сельчан откроется финансирование, и ты в этом поможешь?
- Вы же взрослые люди, вы что, не понимаете? Мне-то какая разница? Бизнес есть бизнес.
Шамиль уже выехал куда-то по делам, я нашел его вечером по телефону. Объяснил ситуацию. Он хмыкнул:
- Да, сельчане разные бывают! Завтра зайди, я тебе дам форму экологического паспорта, заполни и привези. Перечислишь по счету двадцать тысяч рублей и все.
Больше я Ахмеда не видел и, надеюсь, не увижу.
***
Следующий шаг – согласование с Министерством по чрезвычайным ситуациям.
Министр Муртазали Гаджиев встретил меня радушно:
- Какие проблемы, Саид, все решим, любую ситуацию разрулим, на то мы и МЧС.
- Ничего чрезвычайного, слава богу не случилось, но ваша помощь нужна. Наш проект надо согласовать.
Он вызвал соответствующего сотрудника и перепоручил меня ему. И тут вновь я почувствовал себя в каком то сюрреалистическом сне.
- Гаджи, вот наш проект, нужно согласование с МЧС.
- А где находится ваш объект?
- Как где? В Кубачах.
Гаджи подвел меня к карте, взял в руки большой деревянный циркуль и отмерил расстояние от Махачкалы до Кубачей.
- Смотри, Саид, тут меньше 120 километров.
- Ну и что, на что это влияет?
- А ты ничего не знаешь об опасности ядерного удара по Махачкале?
- Какой ядерный удар? Какая Махачкала? Кто с нами воевать собирается? И почему по Махачкале должны бить?
Тут началась лекция – от холодной войны до ядерного потенциала Америки – все мне подробно и в ярких цветах рассказал Гаджи.
- Махачкала, как столица Автономной республики, является стратегическим объектом и имеет самый высокий уровень опасности при ядерной войне.
- А Кубачи тут при чем?
- Как при чем? При ядерном ударе по Махачкале радиоактивное облако достигнет Кубачей уже через три часа и будет опасно для людей. Кубачи входит во вторую зону опасности радиоактивного заражения. Поэтому вы должны построить у себя бьомбоубежище на … – сколько у вас человек работает?
- Числится 700, а постоянно работающих не больше 300.
- Ну вот, на 250 человек бомбоубежище хватит. И надо купить еще 250 металлических кроватей и 250 противогазов и обеззараживающих комплектов.
Я представил себе, как разгружаю кровати, и как работники предприятия сбежались во дворе комбината и крутят пальцами у виска.
Пришлось обойтись без согласования с МЧС. И никто никогда не спрашивал «где заключение МЧС?» - ни те, от кого зависит выдача средств, ни те, кто за эти средства сушит мозги.
***
Но самое странное и удивительное было в вопросе о сейсмической безопасности. Кому только и как только я не объяснял, что мы не строим новое здание, новые цеха, а только делаем ремонт в старых цехах и ставим там оборудование, эти объяснения были бесполезны.
- Получите акт от строителей о возможности осуществления проекта.
- Поймите, здания стоят с 81 года, тогда все акты и получали, когда строили.
- Видишь, тут в списке написано – акт, - молодящаяся женщина лет под 50 с неистребимым запахом вечного стародевичества произносила не просто «акт», она умудрялась делать в этом слове ударение на букву А: «Аакт!» с таким пиететом и уважением к слову, как будто это как минимум Евангелие.
- А кто подписывает такой акт?
- У вас в Дагестане есть институт сейсмологии, при нем есть специальная комиссия, вот к ним и идите.
Я знал, что институт сейсмологии находится на Орджоникидзе. Насколько помнится, на горке рядом с институтом планировалось построить серию экспериментальных сейсмоустойчивых жилых домов в классическом дагестанском горском стиле – где-то этот красивый проект я видел раньше.
Института не было – было здание института, была вывеска института на нем, но там находилась какая-то служба судебных приставов. Охранник на входе на вопрос
- А где сейчас институт сейсмологии? - ответил грубо и просто:
- Черт его знает, мы отсюда их выгнали, а дальше – их проблемы!
Девяностые годы – это понятно – время дикое, но чтобы государственная служба отнимала здания у государственного же института, - об этом я раньше не слышал. С трудом я нашел директора института дома, где-то в районе улицы Николаева. Он сказал, что институт по-прежнему работает, но сотрудники сидят по домам.
- У вас в политехе есть квалифицированный специалист Тельман Магдиев, обратитесь к нему, он даст заключение.
О землетрясениях я знал мало. То, что было в Махачкале в далеком 70-м году, осталось в памяти яркими картинками, причем само землетрясение в памяти не осталось. Помню, как мама, которая готовила обед, при первом толчке быстро одела нас и как мы быстро спускались на улицу с третьего этажа: мама с полотенцем на плече, о котором она забыла в этой суматохе, Гасан у мамы на руках, Гусейн держит ее за руку, а я бегу впереди, подгоняемый чуть ли не тычками. Помню, как здорово было спать в палатках во дворе, какое небо было звездное и чистое, как соседский сын Валера разжигал костер, и мы рассказывали друг другу ужасные истории о черной руке и черном ящике…
Были еще небольшие землетрясения и гораздо позже. От них осталось ощущение потери опоры под собой и полной неустойчивости мироздания.
***
С Тельманом Магдиевым – преподавателем Политехнического института, начитанным и общительным человеком, мы в Кубачи ездили дважды. Когда он взял в руки долото и начал долбить основание стены производственного здания комбината, любопытные начали собираться вокруг него, шушукаясь. К вечеру в Кубачах уже вовсю гуляла легенда, пущенная любителем толковать все события по своему и выдавать это за истину в последней инстанции Хангиши: «Саид решил продать половину комбината, а покупатель хочет его разобрать на кирпичи». С Хангиши мы успели разойтись из-за его характера. Много раз я говорил ему: «Не придумывай за меня мотивы моих поступков, просто подойди и спроси, что тебе непонятно, я объясню» - бесполезно. Он сам сочинял какие-то истории обо мне, рассказывал их любому встречному, в конце концов начиная сам в них верить.
Когда я приехал в Москву с пакетом документов, чтобы сдать их в Стройэкспертизу, там меня огорошили нововведением:
- Вы знаете, пришло новое районирование по сейсмике. Если раньше ваша зона считалась семибалльной, то теперь в районе Кубачей 9 баллов.
- И что это для нас означает? Что мы должны сделать?
- Ты не понимаешь всей остроты проблемы, - заволновался грузный пожилой эксперт Сергей Иванович, - посмотри эти фотографии – был город, а что от него осталось!
- Что за город, о чем Вы? – мое сердце заныло от холода.
- Нефтегорск на Сахалине. Город смело с лица земли. Столько людей погибло. Ты хочешь, чтобы твои земляки остались под развалинами комбината?
Фотографии были страшные, это было бедствие – почти как в Спитаке в Армении, где пострадали десятки тысяч людей. Я представил себе разрушенное здание комбината и вновь ужаснулся.
- Так что нужно делать?
- У вас в горах жить нельзя вообще. Вместо комбината нужно построить сборный модуль из железа и туда перенести все оборудование. А сам комбинат во избежание землетрясения и гибели людей надо снести.
- Поймите, Сергей Иванович, мы, горцы, живем в Дагестане тысячелетиями. Никогда не было такого страшного землетрясения. Как я смогу заикнуться об этом? – у меня перед глазами стояли работники комбината, которые не только крутили у виска пальцами, а имели явное намерение скрутить меня и отвезти в психушку, – есть еще какие-нибудь варианты?
- Есть – включить в проект сейсмоусиление зданий и сооружений. Надо обшить все здания на уровнях этажей горизонтальным швеллерами, а их скрепить между собой вертикальными, расположив их в простенках зданий, - перспектива попасть в психушку от такого варианта реконструкции комбината не уменьшилась.
- Может, как-нибудь договоримся? Я готов обсудить дополнительные условия, - я изобразил хитрую мину, намекая очень издалека, как мне казалось, на взятку.
- Вы это серьезно? Хотите, чтобы я из-за каких-то денег рисковал человеческими жизнями! Вы не на того нарвались! – закипел Сергей Иванович.
- Нет, что Вы! Какая взятка! Так, символически, - уворачивался от обвинений я.
Договориться в Москве не получилось.
За это время открылась независимая экспертиза в Махачкале, где без всяких разговоров об опасности нового землетрясения я спокойно и без нервов получил необходимый акт.
***
Последний этап при получении денег – казначейство. Кажется, что все круги этого ада пройдены. Я опять ошибался.
– Здавствуйте, к нам пришли деньги по инвестиционной программе, - раздался звонок из казначейства.
- О, наконец-то – уже начался декабрь, а если деньги до конца года не используешь, они вернутся в Минфин и вновь уже к нам не поступят.
- Только мы Вам их не перечислим, - сказала бодрая девушка из казначейства.
- Почему мы не можем получить свои деньги? – чувствуя себя Шариком, получающим у почтальона Печкина фоторужье, спросил я.
- Вы подъезжайте, тут мы Вам все объясним.
В казначействе мне выдали кучу бланков и объяснили, что я должен представить акт выполненных работ на сумму, которая поступила для комбината, и только после этого деньги будут нам перечислены.
- А как я акт сделаю, если работа не выполнена, а работа не выполнена, потому что деньги мы не получили, а деньги мы не получили, потому что акта не было? Это же сказка про белого бычка.
- Есть другой вариант, - сказал начальник отдела, отличавшийся большими усами и удивительно маленьким, почти лилипутским ростом, Мидрад, - платишь нам пять процентов от суммы, и деньги у тебя.
- Откуда я заплачу, если деньги еще не поступили, а я на разработку и защиту проекта все свободные средства потратил, - я уже не сдерживал эмоций.
- Можно по-другому решить – дай нам свои сабли и сервизы на эту сумму, и вопрос закрыт, - предложил Милрад.
***
Двадцатого декабря на счет поступили первые три миллиона рублей. Я успел их отправить на приобретение оборудования. Весь поселок Кубачи, все наши мастера должны быть благодарны этим вальцам за то, что они верой и правдой служили и служат столько лет. Все остальные операции при производстве изделий из серебра можно производить дома, а металл прокатать в серебряные пластины и полосы – только на вальцах. Ювелирное производство – единственный хлеб для многих сельчан, и я за символическую плату, которая уходила на ремонт вальцов и оплату труда прокатчиков металла, разрешал им приносить и прокатывать свой собственный металл.
На остальные деньги была сделана новая двухскатная крыша на все корпуса комбината. Все деньги до копейки были перечислены по назначению, и целые три года всевозможные комиссии и проверяющие уезжали, ничего не получив. Не за что было.
