Это было замечательное, яркое и одновременно страшное время – время перемен. Время, когда начали воплощаться самые безумные идеи, возникающие в головах кухонных политиков. Время, когда перестали сажать за чтение Булгакова. Время, когда исподволь началось расшатывание великой державы – Советского Союза. Время, когда открывались первые кооперативы. Время, когда появилась возможность производить и зарабатывать этим, не боясь нашествия ОБХСС. Время, когда мы все почувствовали запах свободы. Оно ушло, это время, и безвозвратно ушел этот запах, ушло пьянящее ощущение радости. Страна теперь другая. Название другое. Кухонные споры перешли на страницы социальных сетей. Но уже никогда они не выльются в новую свободу.
Хангиши было тридцать лет. Невысокого роста, курчавый, глаза немного навыкате, нехарактерная для дагестанца цыганистая внешность, абсолютно не соответствующая его характеру. Он был достаточно начитан, любил и знал историю Дагестана и был хорошим рассказчиком. Обманывать он не умел, но умел придумывать свои версии и объяснения событий и с предельной искренностью выдавать их за истину. Только что Хангиши вступил в Союз художников Дагестана, оформил документы на участок для строительства своей личной мастерской, и начал работать в художественных мастерских в Махачкале, где производил ювелирные изделия – браслеты, кольца, кувшины, сабли и кинжалы. Изделия он выставлял в художественных салонах в Москве, Петербурге и возил по разным выставкам.
Как обычно это бывает, кто-то где-то сказал, что в Прибалтике хорошо пойдет ювелирка, и уже полгода Хангиши собирался побывать в Риге. Имея не характерное для кубачинца имя, он и внутренне не был похож на кубачинца – он от природы был осторожен, не бросался в непонятные дела очертя голову. Наконец, в начале сентября 1987 года, он решился, тем более, что ему нужно было поехать в Москву, сдать изделия в Московский ГУМ.
Очереди и дефицит еще были естественной частью нашего бытия, поэтому он по блату у знакомой кассирши взял билет и вылетел в Москву. Во Внуково была прохлада, приятная после жаркой и пыльной Махачалы. У выхода роились таксисты, предлагающие довезти в город за баснословные цены. Хангиши отмахнулся, вышел на площадку перед аэровокзалом и махнул рукой проезжающему «Москвичу».
За рулем была женщина. В те годы для дагестанца это было невероятно, так же как встретить в городе мужчину в шортах. Хангиши отшатнулся.
- Милок, ты чего испугался? – с рязанским оканьем засмеялась таксистка. – Не боись, у меня стаж двадцать лет. Давай, садись, не задерживай, мигом домчу.
Действительно, она ехала лихо. Проскочив на красный свет на перекрестке Ленинского проспекта и улицы Дмитрия Ульянова под гневные сигналы и выкрики водителей, она кокетливо поправила волосы со словами:
-Ах, мужчины!
С риском для жизни добравшись до гостиницы «Россия», которой сегодня уже нет, и опять по брони устроившись в ней, Хангиши выехал к знакомому московскому кубачинцу на «Юго-Западную».
Москва кроме всего прочего интересна тем, что тут встречаются люди, которые могут жить в одном городе на соседних улицах, но не могут найти времени поговорить. В толчее фигур, массе лиц иногда неожиданно высвечивается лицо, знакомое по родному городу. Это случается не раз и не два. В каждый приезд встречаешь то одних, то других знакомых, с которыми дома особо и не общались. Но тут они сразу становятся родными и близкими.
Я не так давно вернулся из Ашхабада, где отслужил в армии полтора года. Можно было и найти способ откосить от службы, взяв справку о болезни, но в те годы это было неприемлемо для мужчины, даже позорно, и я добросовестно и честно потерял полтора года жизни. Теперь нужно было поступать в аспирантуру на Физическом факультете МГУ, начинать научную карьеру.
Вечером, когда я стоял на платформе метро на станции «Университет», в вагоне поезда мелькнули курчавые волосы и черные навыкате глаза. Это же Хангиши, мой земляк кубачинец! Естественно, мы остановились в одной гостинице – в других никогда и не бывали. Гостиница «Москва» - это было слишком круто, а «Россия» - место приюта многих наших земляков.
До ночи мы с ним проговорили обо всем – и о службе в армии, и о Кубачах. Хангиши перемыл косточки всем сельчанам, которых я почти и не знал в те годы. Утром договорились вместе пешком пройтись в ГУМ. Приятно было прогуляться по центру Москвы, любуясь ее видами. Летом Москва теплая, зеленая и приветливая.
ГУМ встретил нас гулом и толкотней очередей. С детства, когда я в первый раз с папой и сестрой зашел в ГУМ и съел там пломбир, этот огромный универмаг ассоциируется у меня с этим приторным вкусом. ГУМ – это трехэтажное здание с четырьмя отдельными длинными торговыми рядами с широкими балконами вдоль них и мостами – переходами от здания к зданию. Торговые линии замыкаются по концам поперечно расположенными фасадами с магазинами и широкими лестницами с этажа на этаж. Все это увенчано стеклянными куполами.
Очереди вились около секций, очереди тянулись по лестницам. В некоторые секции невозможно было попасть, в других не было никого, кроме скучающих продавцов. Быстро сдав в ювелирный отдел свои браслеты, Хангиши ходил по магазину в поисках подарков для своих близких. Не найдя ничего подходящего, он стоял под стеклянным куполом, на втором этаже у парапета.
- Клава, Клава, беги сюда, тут шарфы мохеровые дешево продают, – он услышал визгливый голос и встрепенулся. В те годы, когда каждый дагестанский мужчина должен были иметь красно-зеленый мохеровый шарф - обязательный зимний атрибут, такой же обязательный как кожаный плащ или дубленка.
На углу обувной секции рядом с переходом от линии к линии стоял небольшой раскладной столик, у которого толпились люди. Визгливая женщина выдиралась из этой кучки, победно потрясая шарфиком в полупрозрачной упаковке. К столику быстро шли, почти бежали три новых покупателя.
Мелко семеня, Хангиши подобрался поближе к столику. К нему было не пробиться.
- Кто тут последний?
- Не последний, а крайний! – недовольно отозвался мужичок в теплом не по сезону твидовом пиджаке с черными как смоль глазами, мрачно глядящими из-под насупленных лохматых бровей. – Иди, покупай, шарфики уже кончаются.
«Так, надо купить папе, брату, мне, кому еще? – лихорадочно думал Хангиши. – Бездельники зятья обойдутся! Нет, перед сестрами неудобно будет!»
- Мне шесть штук, - перекричал он женский гвалт, протянув через головы покупателей деньги.
- Так сразу и сказал бы, - ответил мужичок и так же через головы покупательниц протянул скомканную кучу шарфов.
Мне шарфы не были особенно нужны, но я, заразившись энтузиазмом Хангиши, взял один.
В гостинице вечером Хангиши решил полюбоваться обновкой и вскрыл один пакет. В нем была половинка шарфа из шерсти, мало напоминающей мохер, только цвета были такие как надо – зеленый и красный.
«Чертовы цыгане! – думал Хангиши, - Говорила мне мама – не верь никому! И как попался! Как ребенка развели!»
Я утром улетел домой. Хангиши снова рванул в ГУМ. На этом месте не было никого – ни столика, ни продавца, ни женщины-зазывалы, ни неизвестной Клавы. Только уже на первом этаже у перехода стоял такой же столик и шла бойкая торговля модными рубашками.
Две таких же импровизированных торговых точки Хангиши увидел и на Рижском вокзале, откуда отходил его поезд, но тут он, глядя в сторону, продефилировал мимо.
Рига! Ах, Рига! Это, пожалуй, самое красивое в Союзе место со старыми площадями и древними зданиями, любовно восстановленными после войны, с неспешно текущей через него Даугавой, с Домским собором, со шпилями, пронзающими по северному низкое небо.. По центру можно ходить часами.
А рижане! Это прекрасные люди, мягкие, спокойные, улыбчивые, сильно отличающиеся от вечно спешащих куда-то москвичей. И ни один человек не пробормочет неприветливое «не понимаю по-русски»… Это Латвия, самая цивилизованная часть Прибалтики.
Как для нас, кавказцев, Прибалтика является достаточно экзотичным местом, так и для прибалтийцев браслеты Хангиши оказались экзотическими и именно этой экзотикой интересными, так что он за день все продал. Гостиница, в которой остановился Хангиши, была рядом с 4-хэтажным ЦУМом с сотней мелких и крупных отсеков. Естественно, после удачной торговли надо было что-то купить для родствнников, чем-то компенсировать свое неудачное приобретение – шарфы.
Набрав обязательных рижских шпрот и рижского же бальзама, купив красивую косынку маме, Хангиши уже ходил по первому этажу в поисках выхода, как вдруг его оглушил выкрик:
- Маша, Маша, беги сюда, тут золотые кольца продают! Дешево, быстрее иди, они кончатся сейчас!
Ощущение дежавю охватило Хангиши. Он пошел на этот голос. Все то же самое. Столик. Толчея. Такой же лохматый мужик в пиджаке, только гораздо крупнее московского. Хангиши подобрался поближе: «Что же они тут продают?». На столике лежали лотки с золотыми кольцами. Внимательно приглядевшись, Хангиши понял, что это не золото, а так называемый томпак – сплав меди и цинка, подобный латуни, но с большим содержанием меди, чем латунь. Цвет этого кольца практически не отличим от золотого, но специалисту в ювелирке отличать зерна от плевел – пустяковое дело.
Хангиши встал поодаль от столика, вытаращив свои и так выпуклые глаза. Эту систему торговли он уже испытал на своей шкуре и сейчас просто наблюдал. Вот продавец, вот две женщины – зазывали несуществующих Маш и Клав, вот псевдо-покупательницы, создающие толпу, а вот невдалеке цыган – охранник, который бросал подозрительные взгляды по сторонам. И естественно, лохи-покупатели, которых разводила эта цыганская шайка.
«Они же обманывают людей, надо же об этом сказать! А как сказать? А вдруг побьют!» - Хангиши лихорадочно думал, ероша свои курчавые волосы. – «Вот сейчас подойду и скажу. Была не была!»
Тут его за руку тронул огромный курчавый цыган с серьгой в ухе, бесшумно подошедший сзади. Он, наклонясь к Хангиши, негромко и доверительно прошептал:
- Эй, рома, ты чего тут хотел? Купить кольцо? Не покупай! Мы, цыгане, своих не обманываем!
Саид Ниналалов
Хангиши было тридцать лет. Невысокого роста, курчавый, глаза немного навыкате, нехарактерная для дагестанца цыганистая внешность, абсолютно не соответствующая его характеру. Он был достаточно начитан, любил и знал историю Дагестана и был хорошим рассказчиком. Обманывать он не умел, но умел придумывать свои версии и объяснения событий и с предельной искренностью выдавать их за истину. Только что Хангиши вступил в Союз художников Дагестана, оформил документы на участок для строительства своей личной мастерской, и начал работать в художественных мастерских в Махачкале, где производил ювелирные изделия – браслеты, кольца, кувшины, сабли и кинжалы. Изделия он выставлял в художественных салонах в Москве, Петербурге и возил по разным выставкам.
Как обычно это бывает, кто-то где-то сказал, что в Прибалтике хорошо пойдет ювелирка, и уже полгода Хангиши собирался побывать в Риге. Имея не характерное для кубачинца имя, он и внутренне не был похож на кубачинца – он от природы был осторожен, не бросался в непонятные дела очертя голову. Наконец, в начале сентября 1987 года, он решился, тем более, что ему нужно было поехать в Москву, сдать изделия в Московский ГУМ.
Очереди и дефицит еще были естественной частью нашего бытия, поэтому он по блату у знакомой кассирши взял билет и вылетел в Москву. Во Внуково была прохлада, приятная после жаркой и пыльной Махачалы. У выхода роились таксисты, предлагающие довезти в город за баснословные цены. Хангиши отмахнулся, вышел на площадку перед аэровокзалом и махнул рукой проезжающему «Москвичу».
За рулем была женщина. В те годы для дагестанца это было невероятно, так же как встретить в городе мужчину в шортах. Хангиши отшатнулся.
- Милок, ты чего испугался? – с рязанским оканьем засмеялась таксистка. – Не боись, у меня стаж двадцать лет. Давай, садись, не задерживай, мигом домчу.
Действительно, она ехала лихо. Проскочив на красный свет на перекрестке Ленинского проспекта и улицы Дмитрия Ульянова под гневные сигналы и выкрики водителей, она кокетливо поправила волосы со словами:
-Ах, мужчины!
С риском для жизни добравшись до гостиницы «Россия», которой сегодня уже нет, и опять по брони устроившись в ней, Хангиши выехал к знакомому московскому кубачинцу на «Юго-Западную».
Москва кроме всего прочего интересна тем, что тут встречаются люди, которые могут жить в одном городе на соседних улицах, но не могут найти времени поговорить. В толчее фигур, массе лиц иногда неожиданно высвечивается лицо, знакомое по родному городу. Это случается не раз и не два. В каждый приезд встречаешь то одних, то других знакомых, с которыми дома особо и не общались. Но тут они сразу становятся родными и близкими.
Я не так давно вернулся из Ашхабада, где отслужил в армии полтора года. Можно было и найти способ откосить от службы, взяв справку о болезни, но в те годы это было неприемлемо для мужчины, даже позорно, и я добросовестно и честно потерял полтора года жизни. Теперь нужно было поступать в аспирантуру на Физическом факультете МГУ, начинать научную карьеру.
Вечером, когда я стоял на платформе метро на станции «Университет», в вагоне поезда мелькнули курчавые волосы и черные навыкате глаза. Это же Хангиши, мой земляк кубачинец! Естественно, мы остановились в одной гостинице – в других никогда и не бывали. Гостиница «Москва» - это было слишком круто, а «Россия» - место приюта многих наших земляков.
До ночи мы с ним проговорили обо всем – и о службе в армии, и о Кубачах. Хангиши перемыл косточки всем сельчанам, которых я почти и не знал в те годы. Утром договорились вместе пешком пройтись в ГУМ. Приятно было прогуляться по центру Москвы, любуясь ее видами. Летом Москва теплая, зеленая и приветливая.
ГУМ встретил нас гулом и толкотней очередей. С детства, когда я в первый раз с папой и сестрой зашел в ГУМ и съел там пломбир, этот огромный универмаг ассоциируется у меня с этим приторным вкусом. ГУМ – это трехэтажное здание с четырьмя отдельными длинными торговыми рядами с широкими балконами вдоль них и мостами – переходами от здания к зданию. Торговые линии замыкаются по концам поперечно расположенными фасадами с магазинами и широкими лестницами с этажа на этаж. Все это увенчано стеклянными куполами.
Очереди вились около секций, очереди тянулись по лестницам. В некоторые секции невозможно было попасть, в других не было никого, кроме скучающих продавцов. Быстро сдав в ювелирный отдел свои браслеты, Хангиши ходил по магазину в поисках подарков для своих близких. Не найдя ничего подходящего, он стоял под стеклянным куполом, на втором этаже у парапета.
- Клава, Клава, беги сюда, тут шарфы мохеровые дешево продают, – он услышал визгливый голос и встрепенулся. В те годы, когда каждый дагестанский мужчина должен были иметь красно-зеленый мохеровый шарф - обязательный зимний атрибут, такой же обязательный как кожаный плащ или дубленка.
На углу обувной секции рядом с переходом от линии к линии стоял небольшой раскладной столик, у которого толпились люди. Визгливая женщина выдиралась из этой кучки, победно потрясая шарфиком в полупрозрачной упаковке. К столику быстро шли, почти бежали три новых покупателя.
Мелко семеня, Хангиши подобрался поближе к столику. К нему было не пробиться.
- Кто тут последний?
- Не последний, а крайний! – недовольно отозвался мужичок в теплом не по сезону твидовом пиджаке с черными как смоль глазами, мрачно глядящими из-под насупленных лохматых бровей. – Иди, покупай, шарфики уже кончаются.
«Так, надо купить папе, брату, мне, кому еще? – лихорадочно думал Хангиши. – Бездельники зятья обойдутся! Нет, перед сестрами неудобно будет!»
- Мне шесть штук, - перекричал он женский гвалт, протянув через головы покупателей деньги.
- Так сразу и сказал бы, - ответил мужичок и так же через головы покупательниц протянул скомканную кучу шарфов.
Мне шарфы не были особенно нужны, но я, заразившись энтузиазмом Хангиши, взял один.
В гостинице вечером Хангиши решил полюбоваться обновкой и вскрыл один пакет. В нем была половинка шарфа из шерсти, мало напоминающей мохер, только цвета были такие как надо – зеленый и красный.
«Чертовы цыгане! – думал Хангиши, - Говорила мне мама – не верь никому! И как попался! Как ребенка развели!»
Я утром улетел домой. Хангиши снова рванул в ГУМ. На этом месте не было никого – ни столика, ни продавца, ни женщины-зазывалы, ни неизвестной Клавы. Только уже на первом этаже у перехода стоял такой же столик и шла бойкая торговля модными рубашками.
Две таких же импровизированных торговых точки Хангиши увидел и на Рижском вокзале, откуда отходил его поезд, но тут он, глядя в сторону, продефилировал мимо.
Рига! Ах, Рига! Это, пожалуй, самое красивое в Союзе место со старыми площадями и древними зданиями, любовно восстановленными после войны, с неспешно текущей через него Даугавой, с Домским собором, со шпилями, пронзающими по северному низкое небо.. По центру можно ходить часами.
А рижане! Это прекрасные люди, мягкие, спокойные, улыбчивые, сильно отличающиеся от вечно спешащих куда-то москвичей. И ни один человек не пробормочет неприветливое «не понимаю по-русски»… Это Латвия, самая цивилизованная часть Прибалтики.
Как для нас, кавказцев, Прибалтика является достаточно экзотичным местом, так и для прибалтийцев браслеты Хангиши оказались экзотическими и именно этой экзотикой интересными, так что он за день все продал. Гостиница, в которой остановился Хангиши, была рядом с 4-хэтажным ЦУМом с сотней мелких и крупных отсеков. Естественно, после удачной торговли надо было что-то купить для родствнников, чем-то компенсировать свое неудачное приобретение – шарфы.
Набрав обязательных рижских шпрот и рижского же бальзама, купив красивую косынку маме, Хангиши уже ходил по первому этажу в поисках выхода, как вдруг его оглушил выкрик:
- Маша, Маша, беги сюда, тут золотые кольца продают! Дешево, быстрее иди, они кончатся сейчас!
Ощущение дежавю охватило Хангиши. Он пошел на этот голос. Все то же самое. Столик. Толчея. Такой же лохматый мужик в пиджаке, только гораздо крупнее московского. Хангиши подобрался поближе: «Что же они тут продают?». На столике лежали лотки с золотыми кольцами. Внимательно приглядевшись, Хангиши понял, что это не золото, а так называемый томпак – сплав меди и цинка, подобный латуни, но с большим содержанием меди, чем латунь. Цвет этого кольца практически не отличим от золотого, но специалисту в ювелирке отличать зерна от плевел – пустяковое дело.
Хангиши встал поодаль от столика, вытаращив свои и так выпуклые глаза. Эту систему торговли он уже испытал на своей шкуре и сейчас просто наблюдал. Вот продавец, вот две женщины – зазывали несуществующих Маш и Клав, вот псевдо-покупательницы, создающие толпу, а вот невдалеке цыган – охранник, который бросал подозрительные взгляды по сторонам. И естественно, лохи-покупатели, которых разводила эта цыганская шайка.
«Они же обманывают людей, надо же об этом сказать! А как сказать? А вдруг побьют!» - Хангиши лихорадочно думал, ероша свои курчавые волосы. – «Вот сейчас подойду и скажу. Была не была!»
Тут его за руку тронул огромный курчавый цыган с серьгой в ухе, бесшумно подошедший сзади. Он, наклонясь к Хангиши, негромко и доверительно прошептал:
- Эй, рома, ты чего тут хотел? Купить кольцо? Не покупай! Мы, цыгане, своих не обманываем!
Саид Ниналалов
