Дейр-Эз-зор: во власти тьмы. Показания очевидца
Пока пишу эту статью, надо мной массово идут в сторону Джобара на боевой заход наши бомбардировщики. Я радуюсь, ведь боевик, убитый в Сирии, не появится под Махачкалой.
Дамаск, старый город. Узкие улочки, ширина которых продиктована принципом «чтобы лошадь с коровой разминулись». В Питере мне дали контакт человека, который бежал с семьей из захваченного ИГИЛ Дейр-Эз-Зора, что на северо-востоке Сирии, в 120 километрах от Ракки, нефтяной столицы Сирии.
Мы беседуем с Али. У него практически вся семья успела сбежать из Дейр-Эз-Зора еще до захвата города боевиками ИГИЛ. Дело в том, что Али алавит. Когда началась кровава мясорубка в Сирии, новообразовавшиеся бандиты начали резать алавитов, шиитов, христиан, друзов, курдов ещё до появления ИГИЛ. Не сразу, конечно. Поначалу зверье искало границы дозволенного, пробовало вседозволенность на зуб. Когда поняли, — можно всё, началась мясорубка. Али сбежал в Дамаск, когда весной 2011 бывшие соседи, с которыми мирно прожили всю жизнь, начали доходчиво объяснять, что он, алавит, человек второго сорта и вообще по жизни им обязан. Али не стал дожидаться продолжения. Всей семьей взяли накопления, продали, что смогли и рванули в Дамаск. В пригороде купили квартиру, где теперь и живут.
У Али осталось много друзей в оккупированном Дейр-Эз-Зоре. В современном мире невозможно полностью перекрыть границы. Так и сейчас, несмотря на кровавую вражду и постоянные боевые действия, люди ездят через границу, в Дейр-Эз-Зор и другие занятые противником города. Ездят на обычных междугородных автобусах. Автобус пересекает последний бок-пост со стороны сирийской армии, солдаты предупреждают, то сейчас автобус пойдет на территорию ИГИЛ. Чтобы кто-нибудь не уехал случайно. На территории, контролируемой ИГИЛ в автобус заходят ребята, проверяют, кто к ним приехал и что везёт. Ищут алкоголь, сигареты, шпионскую электронику.
Сначала в Дейр-Эз-Зор пришли боевики Аль-Нусра. Устроили мародёрство и бандитский беспредел. Рассказывают про одного египтянина, который отобрал в городе 6 квартир. Родственники пытались уговорить вернуться назад, в Египет, отказался. Мол, у вас я верблюдов пас, а здесь я человек. В районе Дейр-Эз-Зора воюет много чеченцев. По словам Али, чеченцы в стороне от мародерства и беспредела, но очень жестокие к пленным и «неверным». Зато афганцы, наоборот, славятся своим бандитизмом, изнасилованиями, в том числе несовершеннолетних обоего пола. Даже своих братьев по вере, суннитам. Был случай, когда араб-наёмник сбил машиной афганца, который пытался напасть на подростка.
Когда с севера пришли боевики Аль-Нусры, они устроили мародерство и резню по религиозному принципу. Резали в первую очередь алавитов, шиитов, следом христиан. Насиловали женщин. После этого народ побежал в неоккупированную Сирию. Остались в основном сунниты и христиане. Всех не перережешь, да и боевиков Аль-Нусры интересовали в основном материальные блага – автомобили, золото, накопления. Идеология для них была на последнем месте.
До 2013 года среди боевиков были преимущественно местные, потом обильно потянулись наёмники из других стран Ближнего Востока – Ливии, Египта, Йемена. В декабре 2014 город захватили боевики ИГИЛ. Первым делом прекратились грабежи и изнасилования. В ИГИЛ запрещено курить, пить, насиловать. Но разрешен секс-джихад. Это когда женщину передают бойцам джихада для отдыха. Отдыха бойцов, конечно, не женщины.
Есть сведения о целых рынках невольниц. Где цена женщины максимальна в возрасте 11-14 лет и идёт по ниспадающей с возрастом. Соответственно, невольниц может позволить практически каждый, имеющий небольшие накопления-награбления. В невольницы попадают преимущественно христиане и курдянки. Судьба этих женщин печальна и в основном попадание в рабство равносильно отложенному смертному приговору.
Надо отметить, что для Ближнего Востока женщина – это особый шик. В развивающихся странах женщин меньше, чем мужчин, соответственно, отцы не отдают женщин всяким проходимцам с голой задницей, но с кредитным айфоном в руках, как это принято в России. Чтобы получить женщину, ты должен состояться как мужчина. Поэтому средний возраст вступления мужчин в брак здесь далеко за 30. Девушек разбирают в жены еще до 20 лет, преимущественно.
Хотя, среди алавитов и христиан практикуется незамужний образ жизни, поздний брак, предпочтение карьере, самообразованию. Соответственно, на Ближнем Востоке огромное число мужчин у которых женщин никогда не было и вряд ли будут законным путём. Голую женщину такой красавец видел только в журналах, одолженных у своих друзей. Представляете, какая мотивация у такого голозадого боевика в шлепках, но с автоматом? Он знает, что в банде даже в этой бренной жизни сможет заполучить женщину. Особенно христианку или алавитку, — словно запретный плод, — в мирной жизни они бы даже не взглянули на него. А ведь есть еще жизнь загробная с легендарными 70 девственницами ежедневно.
Вторым делом боевики ИГИЛ выгнали с работы всех женщин, запретили курить. За курение положено избиение плетью. Были случаи, когда соседи доносили на курящих на балконе. Пойманного могли избить плетью, посадить в подвал на пару дней или отправить на курсы перевоспитания, где вместе с изучением молитв практикуются ежедневные избиения. Чтобы лучше дошло. Этих «курсов» народ боится больше всего. Женщину за курение могут просто забить насмерть.
Так же обложили данью христиан. Христиане в Сирии весьма зажиточны. Обкладывание данью христиан исходит не от желания совместного сосуществования — по замыслу ИГИЛ должна остаться только их идеология, только их религия. Логика проста как железнодорожная шпала. Всё, что было на поверхности, выгребла из людей Аль-Нусра. Остались люди, золото и накопления которых спрятаны. Либо люди с высоким доходом.
Сразу из них все не вынешь. Убить человека легко, а вот найти все его запасы и схроны проблематично. Надо обложить его данью, непосильной для выплаты. Не сразу, но рано или поздно семья разориться и будет вынуждена бежать. Для особо выносливых практикуются похищения родственников с дальнейшим выкупом. Таким образом, конец один – смерть или бегство. Так же христиан грабили и обирали боевики Аль-Нусры. Когда пошли жаловаться главарям, им посоветовали сказать «спасибо», что не убили. Так же под опалу попали шииты. Помимо дани, христианам, шиитам и всем остальным меньшинствам запретили демонстрировать свои религиозные обряды и праздники.
Вопреки распространённому мнению, боевики ИГИЛ не проводят целый день в убийствах мирных жителей. В городе продолжается подобие мирной жизни. До оккупации товары были преимущественно сирийские, после оккупации пошли более дешевые турецкие. Дешевые в закупке — для торговцев. Для населения цена выросла. Война, типа, всем тяжело и вы терпите. Школы закрыли, вместо них обучение продолжается в мечетях, по укороченной программе и с религиозным уклоном. Естественно, только для мальчиков.
Все обязаны молиться по 5 раз в день. Если есть подозрения (или донос), то молиться могут заставить публично. Например, врачи до войны считались очень обеспеченными людьми. После прихода ИГИЛ выгнали с работы всех женщин. Мужчин оставили, если не был связан с армией, ассадовской властью, если молится по 5 раз в день. Вот как раз врачей и любят заставлять прилюдно молиться, считают неблагонадёжными. В ответ врачи бегут при первой возможности. Бегут так же преподаватели школ, особенно точных наук, английского языка, юриспруденции. Эти науки оказались под запретом у ИГИЛ.
Сбежать можно. Народ валит в Евросоюз, благо, границы с Турцией не существует. Был случай, солдаты правительственных войск, попав в окружение, убегали в Турцию. Так же можно бежать в неоккупированную Сирию. После захвата города, боевики захватили все базы с поимёнными списками полицейских, сотрудников спец. служб, армии, чиновников. Кто-то успел сбежать, кто-то залёг на дно. Списки с перечисленными категориями граждан находятся на каждом пропускной пункте Халифата. Если человек, решающий выехать, кажется неблагонадёжным, его могут на неделю-две отправить на перевоспитание, где будут промывать мозги.
Уезжают на рейсовых автобусах. Мужчины садятся спереди, женщины сзади. С приближением к территории неоккупированной Сирии в автобус могут зайти боевики, любого подозрительного проверить, обыскать. Могут поговорить об исламе, вере. Если покажется, что человек не владеет предметом, могут завернуть. Могут завернуть просто без объяснения причин, если человек не понравится или покажется странным.
Был случай, когда один парнишка показался боевикам странным. Те поспрашивали его, откуда он, с какого села? Задавали вполне конкретные вопросы, из разряда «на какой улице мечеть стоит?»Три страшных, бородатых лба с автоматами. Парень начал нервничать. Боевики заподозрили в нём беглого сирийского солдата, выходящего из окружения. Радостно сообщили на весь автобус, что сейчас прилюдно отрежут голову, стали выпихивать из автобуса. Народ в автобусе испугался и начал убеждать, что парень местный, его знают. Как ни странно, боевики отступили.
Так же на таком посту могут проверить телефоны. Очень грамотно, ползают по папкам ноутбуков, смартфонов, демонстрируя неплохие познания в бытовой электронике. Границу автобус пересекает по непростреливаемому коридору. На неоккупированной территории в салон заходит сирийский военный, спрашивает, нужна ли кому-то медицинская помощь, есть ли люди с утраченными документами? Люди рассаживаются в произвольном порядке. Жены из загона в конце автобуса пересаживаются к мужьям.
Общаясь с такими людьми, становится страшно от осознания надвигающейся тьмы. Мой собеседник молодой парнишка, лет 25-30. Узкие модные джинсы, смартфон, модные черные очки. Натуральный хипстер. Атеист, веселый, компанейский человек. Человек спокойно жил в своей стране, в своём родном маленьком городе посреди пустыни. Тогда еще не убили 100 тысяч солдат его страны, тогда до его города можно было доехать за 6 часов, по шикарным сирийским дорогам, широким и ровным. Когда я шёл с ним на встречу, я ожидал услышать об отрезанных головах, сожжённых в клетках пленных и прочих клише, всплывающих в голове после фразы «ИГИЛ».
Но весь ужас фанатичного мракобесия в том, что я ничего этого не услышал. Настоящий ужас не том, что режут головы и массово казнят пленных. Мы к этому давно привыкли, для нас это всего лишь новостной фон, шум телевизора, пока мы утром намазываем масло на хлеб, запивая кофе. Весь ужас «ИГИЛ» в повседневной животной рутине. Забить насмерть курящую женщину? Легко. Устроить рынки рабынь? Это норма. На глазах у всего автобуса отрезать голову человеку, который показался странным? Тоже норма. Вырезать всех алавитов и шиитов? Тоже норма. И люди живут с этим. Каждый день, без надежды на спасение, всё глубже погружаясь в средневековое зверство.
Я слушал своего собеседника и вспоминал наш южный, теплый город. Махачкала, ночь, 2005 год. Мой самолёт задерживается, беру таксиста и еду купаться в Каспийское море. По дороге вдруг понимаю, что хочу настоящего дагестанского хлеба, домашнего. Больше, чем моря. Таксист по дороге, через блок-посты, везет меня в пекарню. Там к утру пекут хлеб. Я покупаю ароматную, еще теплую буханку, женщины, узнав причину ночного визита, улыбаются и нарезают мне буханку с собой. Потом магазин, за колбасой. Звонят друзья – объявили посадку, летим назад. В самолёте ем бутерброды с ещё теплым ароматным хлебом. Обычная мирная жизнь, прямо как в Сирии пять лет назад.
Вспоминаю и прямо кожей чувствую приближение тьмы к нашим границам. Но пока пишу эту статью, надо мной массово идут в сторону Джобара на боевой заход наши бомбардировщики. Дети начинают кричать, радоваться. Для них это развлекуха, а я радуюсь, ведь боевик, убитый в Сирии, не появится под Махачкалой.
Роман Сапоньков
Источник
Пока пишу эту статью, надо мной массово идут в сторону Джобара на боевой заход наши бомбардировщики. Я радуюсь, ведь боевик, убитый в Сирии, не появится под Махачкалой.
Дамаск, старый город. Узкие улочки, ширина которых продиктована принципом «чтобы лошадь с коровой разминулись». В Питере мне дали контакт человека, который бежал с семьей из захваченного ИГИЛ Дейр-Эз-Зора, что на северо-востоке Сирии, в 120 километрах от Ракки, нефтяной столицы Сирии.
Мы беседуем с Али. У него практически вся семья успела сбежать из Дейр-Эз-Зора еще до захвата города боевиками ИГИЛ. Дело в том, что Али алавит. Когда началась кровава мясорубка в Сирии, новообразовавшиеся бандиты начали резать алавитов, шиитов, христиан, друзов, курдов ещё до появления ИГИЛ. Не сразу, конечно. Поначалу зверье искало границы дозволенного, пробовало вседозволенность на зуб. Когда поняли, — можно всё, началась мясорубка. Али сбежал в Дамаск, когда весной 2011 бывшие соседи, с которыми мирно прожили всю жизнь, начали доходчиво объяснять, что он, алавит, человек второго сорта и вообще по жизни им обязан. Али не стал дожидаться продолжения. Всей семьей взяли накопления, продали, что смогли и рванули в Дамаск. В пригороде купили квартиру, где теперь и живут.
У Али осталось много друзей в оккупированном Дейр-Эз-Зоре. В современном мире невозможно полностью перекрыть границы. Так и сейчас, несмотря на кровавую вражду и постоянные боевые действия, люди ездят через границу, в Дейр-Эз-Зор и другие занятые противником города. Ездят на обычных междугородных автобусах. Автобус пересекает последний бок-пост со стороны сирийской армии, солдаты предупреждают, то сейчас автобус пойдет на территорию ИГИЛ. Чтобы кто-нибудь не уехал случайно. На территории, контролируемой ИГИЛ в автобус заходят ребята, проверяют, кто к ним приехал и что везёт. Ищут алкоголь, сигареты, шпионскую электронику.
Сначала в Дейр-Эз-Зор пришли боевики Аль-Нусра. Устроили мародёрство и бандитский беспредел. Рассказывают про одного египтянина, который отобрал в городе 6 квартир. Родственники пытались уговорить вернуться назад, в Египет, отказался. Мол, у вас я верблюдов пас, а здесь я человек. В районе Дейр-Эз-Зора воюет много чеченцев. По словам Али, чеченцы в стороне от мародерства и беспредела, но очень жестокие к пленным и «неверным». Зато афганцы, наоборот, славятся своим бандитизмом, изнасилованиями, в том числе несовершеннолетних обоего пола. Даже своих братьев по вере, суннитам. Был случай, когда араб-наёмник сбил машиной афганца, который пытался напасть на подростка.
Когда с севера пришли боевики Аль-Нусры, они устроили мародерство и резню по религиозному принципу. Резали в первую очередь алавитов, шиитов, следом христиан. Насиловали женщин. После этого народ побежал в неоккупированную Сирию. Остались в основном сунниты и христиане. Всех не перережешь, да и боевиков Аль-Нусры интересовали в основном материальные блага – автомобили, золото, накопления. Идеология для них была на последнем месте.
До 2013 года среди боевиков были преимущественно местные, потом обильно потянулись наёмники из других стран Ближнего Востока – Ливии, Египта, Йемена. В декабре 2014 город захватили боевики ИГИЛ. Первым делом прекратились грабежи и изнасилования. В ИГИЛ запрещено курить, пить, насиловать. Но разрешен секс-джихад. Это когда женщину передают бойцам джихада для отдыха. Отдыха бойцов, конечно, не женщины.
Есть сведения о целых рынках невольниц. Где цена женщины максимальна в возрасте 11-14 лет и идёт по ниспадающей с возрастом. Соответственно, невольниц может позволить практически каждый, имеющий небольшие накопления-награбления. В невольницы попадают преимущественно христиане и курдянки. Судьба этих женщин печальна и в основном попадание в рабство равносильно отложенному смертному приговору.
Надо отметить, что для Ближнего Востока женщина – это особый шик. В развивающихся странах женщин меньше, чем мужчин, соответственно, отцы не отдают женщин всяким проходимцам с голой задницей, но с кредитным айфоном в руках, как это принято в России. Чтобы получить женщину, ты должен состояться как мужчина. Поэтому средний возраст вступления мужчин в брак здесь далеко за 30. Девушек разбирают в жены еще до 20 лет, преимущественно.
Хотя, среди алавитов и христиан практикуется незамужний образ жизни, поздний брак, предпочтение карьере, самообразованию. Соответственно, на Ближнем Востоке огромное число мужчин у которых женщин никогда не было и вряд ли будут законным путём. Голую женщину такой красавец видел только в журналах, одолженных у своих друзей. Представляете, какая мотивация у такого голозадого боевика в шлепках, но с автоматом? Он знает, что в банде даже в этой бренной жизни сможет заполучить женщину. Особенно христианку или алавитку, — словно запретный плод, — в мирной жизни они бы даже не взглянули на него. А ведь есть еще жизнь загробная с легендарными 70 девственницами ежедневно.
Вторым делом боевики ИГИЛ выгнали с работы всех женщин, запретили курить. За курение положено избиение плетью. Были случаи, когда соседи доносили на курящих на балконе. Пойманного могли избить плетью, посадить в подвал на пару дней или отправить на курсы перевоспитания, где вместе с изучением молитв практикуются ежедневные избиения. Чтобы лучше дошло. Этих «курсов» народ боится больше всего. Женщину за курение могут просто забить насмерть.
Так же обложили данью христиан. Христиане в Сирии весьма зажиточны. Обкладывание данью христиан исходит не от желания совместного сосуществования — по замыслу ИГИЛ должна остаться только их идеология, только их религия. Логика проста как железнодорожная шпала. Всё, что было на поверхности, выгребла из людей Аль-Нусра. Остались люди, золото и накопления которых спрятаны. Либо люди с высоким доходом.
Сразу из них все не вынешь. Убить человека легко, а вот найти все его запасы и схроны проблематично. Надо обложить его данью, непосильной для выплаты. Не сразу, но рано или поздно семья разориться и будет вынуждена бежать. Для особо выносливых практикуются похищения родственников с дальнейшим выкупом. Таким образом, конец один – смерть или бегство. Так же христиан грабили и обирали боевики Аль-Нусры. Когда пошли жаловаться главарям, им посоветовали сказать «спасибо», что не убили. Так же под опалу попали шииты. Помимо дани, христианам, шиитам и всем остальным меньшинствам запретили демонстрировать свои религиозные обряды и праздники.
Вопреки распространённому мнению, боевики ИГИЛ не проводят целый день в убийствах мирных жителей. В городе продолжается подобие мирной жизни. До оккупации товары были преимущественно сирийские, после оккупации пошли более дешевые турецкие. Дешевые в закупке — для торговцев. Для населения цена выросла. Война, типа, всем тяжело и вы терпите. Школы закрыли, вместо них обучение продолжается в мечетях, по укороченной программе и с религиозным уклоном. Естественно, только для мальчиков.
Все обязаны молиться по 5 раз в день. Если есть подозрения (или донос), то молиться могут заставить публично. Например, врачи до войны считались очень обеспеченными людьми. После прихода ИГИЛ выгнали с работы всех женщин. Мужчин оставили, если не был связан с армией, ассадовской властью, если молится по 5 раз в день. Вот как раз врачей и любят заставлять прилюдно молиться, считают неблагонадёжными. В ответ врачи бегут при первой возможности. Бегут так же преподаватели школ, особенно точных наук, английского языка, юриспруденции. Эти науки оказались под запретом у ИГИЛ.
Сбежать можно. Народ валит в Евросоюз, благо, границы с Турцией не существует. Был случай, солдаты правительственных войск, попав в окружение, убегали в Турцию. Так же можно бежать в неоккупированную Сирию. После захвата города, боевики захватили все базы с поимёнными списками полицейских, сотрудников спец. служб, армии, чиновников. Кто-то успел сбежать, кто-то залёг на дно. Списки с перечисленными категориями граждан находятся на каждом пропускной пункте Халифата. Если человек, решающий выехать, кажется неблагонадёжным, его могут на неделю-две отправить на перевоспитание, где будут промывать мозги.
Уезжают на рейсовых автобусах. Мужчины садятся спереди, женщины сзади. С приближением к территории неоккупированной Сирии в автобус могут зайти боевики, любого подозрительного проверить, обыскать. Могут поговорить об исламе, вере. Если покажется, что человек не владеет предметом, могут завернуть. Могут завернуть просто без объяснения причин, если человек не понравится или покажется странным.
Был случай, когда один парнишка показался боевикам странным. Те поспрашивали его, откуда он, с какого села? Задавали вполне конкретные вопросы, из разряда «на какой улице мечеть стоит?»Три страшных, бородатых лба с автоматами. Парень начал нервничать. Боевики заподозрили в нём беглого сирийского солдата, выходящего из окружения. Радостно сообщили на весь автобус, что сейчас прилюдно отрежут голову, стали выпихивать из автобуса. Народ в автобусе испугался и начал убеждать, что парень местный, его знают. Как ни странно, боевики отступили.
Так же на таком посту могут проверить телефоны. Очень грамотно, ползают по папкам ноутбуков, смартфонов, демонстрируя неплохие познания в бытовой электронике. Границу автобус пересекает по непростреливаемому коридору. На неоккупированной территории в салон заходит сирийский военный, спрашивает, нужна ли кому-то медицинская помощь, есть ли люди с утраченными документами? Люди рассаживаются в произвольном порядке. Жены из загона в конце автобуса пересаживаются к мужьям.
Общаясь с такими людьми, становится страшно от осознания надвигающейся тьмы. Мой собеседник молодой парнишка, лет 25-30. Узкие модные джинсы, смартфон, модные черные очки. Натуральный хипстер. Атеист, веселый, компанейский человек. Человек спокойно жил в своей стране, в своём родном маленьком городе посреди пустыни. Тогда еще не убили 100 тысяч солдат его страны, тогда до его города можно было доехать за 6 часов, по шикарным сирийским дорогам, широким и ровным. Когда я шёл с ним на встречу, я ожидал услышать об отрезанных головах, сожжённых в клетках пленных и прочих клише, всплывающих в голове после фразы «ИГИЛ».
Но весь ужас фанатичного мракобесия в том, что я ничего этого не услышал. Настоящий ужас не том, что режут головы и массово казнят пленных. Мы к этому давно привыкли, для нас это всего лишь новостной фон, шум телевизора, пока мы утром намазываем масло на хлеб, запивая кофе. Весь ужас «ИГИЛ» в повседневной животной рутине. Забить насмерть курящую женщину? Легко. Устроить рынки рабынь? Это норма. На глазах у всего автобуса отрезать голову человеку, который показался странным? Тоже норма. Вырезать всех алавитов и шиитов? Тоже норма. И люди живут с этим. Каждый день, без надежды на спасение, всё глубже погружаясь в средневековое зверство.
Я слушал своего собеседника и вспоминал наш южный, теплый город. Махачкала, ночь, 2005 год. Мой самолёт задерживается, беру таксиста и еду купаться в Каспийское море. По дороге вдруг понимаю, что хочу настоящего дагестанского хлеба, домашнего. Больше, чем моря. Таксист по дороге, через блок-посты, везет меня в пекарню. Там к утру пекут хлеб. Я покупаю ароматную, еще теплую буханку, женщины, узнав причину ночного визита, улыбаются и нарезают мне буханку с собой. Потом магазин, за колбасой. Звонят друзья – объявили посадку, летим назад. В самолёте ем бутерброды с ещё теплым ароматным хлебом. Обычная мирная жизнь, прямо как в Сирии пять лет назад.
Вспоминаю и прямо кожей чувствую приближение тьмы к нашим границам. Но пока пишу эту статью, надо мной массово идут в сторону Джобара на боевой заход наши бомбардировщики. Дети начинают кричать, радоваться. Для них это развлекуха, а я радуюсь, ведь боевик, убитый в Сирии, не появится под Махачкалой.
Роман Сапоньков
Источник
