Попытки улучшить имидж Северного Кавказа не должны превращаться в стремление представить регион в идеальном свете.

В российском массовом сознании Кавказ ассоциируется с экзотикой. Высокие горы, орлы и бурные реки соседствуют в этом образе с бережно хранимыми традициями предков и особой культурой общественных отношений. В действительности дело обстоит несколько иначе, хотя орлы, горы и реки остаются на прежних местах. Что касается кавказских обычаев и традиций, то они рассыпаются под натиском глобализации точно так же, как это уже случилось в «русских» и других национальных российских регионах. Все заметнее, как «особенности Кавказа» становятся «крапленой картой», которую в нужное время предъявляются федеральному центру местными элитами.

Некоторые эксперты, не говоря уже о рядовых гражданах, до сих пор верят, что общественные отношения на Кавказе регулируются сложными внутренними схемами, основанными на кровном родстве. Безусловно, отдельные пережитки еще сохраняются. Но если сравнить наши дни с ситуацией хотя бы десятилетней давности, выясняется, что регион стремительно утрачивает былую самобытность. К добру или к худу этот общероссийский и, шире, общемировой процесс? Об этом можно спорить, но переломить тенденции планетарного характера вряд ли возможно.

Считается, что кавказцы обычно руководствуются архаичными местными обычаями, а не российским законодательством. Однако демонстративное игнорирование законов проявляется разве что на дорогах. Большинство водителей в принципе не обращает внимание ни на пешеходов, ни на сигналы светофора. Правда, всего несколько лет назад точно так же, и даже хуже, ездили, например, в Казани. Но все прекратилось как по мановению волшебной палочки, как только за непристегнутый ремень стали накладывать ощутимые штрафы. Таким же образом можно решить эту проблему и на Кавказе, и в некоторых регионах это уже происходит.

С усилением позиций ислама в некоторых традиционно мусульманских республиках, прежде всего Ингушетии, Дагестане и Чечне, вырастает значимость шариата. Говорят даже о необходимости создания шариатских судов. Однако в жизни этих субъектов федерации исламское право регулирует весьма узкую и довольно специфическую область, например семейные отношения при многоженстве. Попытки искусственно расширить сферу применения шариата необходимо пресекать, поскольку это не вписывается в российское правовое поле. Но после сочинской Олимпиады, когда силовики успешно зачистили Кавказ от наиболее беспокойных радикалов, шариатская тема спокойно отошла на второй план. Волна «шариатизации» спала, хотя отдельные случаи «убийств чести» происходят до сих пор.

Больше недоумения вызывают, пожалуй, попытки представить Кавказ в качестве чуть ли не образца для подражания для всей остальной России. Понятно, что это — оборотная сторона кампаний вроде «Хватит кормить Кавказ!», о которых мы писали в одном из предыдущих материалов. Однако перегибать палку не стоит ни в ту, ни в другую сторону. Противопоставление «гордого Кавказа» и «коррумпированной России» не адекватно реальной ситуации, но это не мешает процессу постепенно набирать обороты.
Читайте в рубрике «Культура» Кто последует за «Тангейзером»Эксперты вынесли свои заключения о провокационных спектаклях «Борис Годунов», «Евгений Онегин» и «Руслан и Людмила» Кто последует за «Тангейзером»

Начало этой нездоровой тенденции в публичном пространстве положил почти  пять лет назад один абхазский блогер, сравнивший «сосуществование» Абхазии с Россией с «половым актом с инфицированным партнёром». В качестве такового, по его мнению, выступала именно РФ, якобы привнесшая на абхазскую землю «вирус коррупции». Эпатажное высказывание наделало много шума, заставив отреагировать даже российского посла в Абхазии Семена Григорьева. Реакция на него медиа-активной части абхазского общества показала, что подобные нелепые претензии к России поддерживает немалая часть местных околополитических кругов. При этом до признания независимости Абхазии в 2008 году и начала спонсирования абхазской экономики из российского бюджета в молодой республике воздерживались от подобных сравнений.

Примерно в те же годы обиды на «российскую коррупцию», якобы не позволяющую восстановить Южную Осетию, разрушенную грузинской агрессией 2008 года, возникли и в этом небольшом кавказском государстве. Безусловно, определенную роль в затягивании процесса восстановления сыграли аппетиты московских чиновников и менеджеров низкого и среднего звена, оказавшихся на привлекательном с точки зрения финансов участке. Некоторые из них впоследствии имели серьезные проблемы с законом, кто-то даже получил реальные сроки тюремного заключения, причем в России, а не в РЮО. Однако перекладывать всю ответственность за то, что жители Южной Осетии несколько лет дышали пылью и ходили чуть ли не по колено в грязи, исключительно на российских «мастеров распила», конечно, не стоит. Даже если они и настаивали на использовании коррупционных схем, то цхинвальские партнеры, получается, шли им навстречу. И они вряд ли научились всему этому именно от российских «коллег».

В последние годы разговоры о «коррупции, поразившей Северный Кавказ», стали обязательным пунктом рассуждений о судьбе региона. Вне всякого сомнения, это социальное зло не только имеет место, но и почти насмерть поразило местную экономику и общество. В регионе же все чаще и громче звучат разговоры о том, что коррупция якобы привнесена извне, то есть из центральной России, а сами кавказцы ни в чем не виноваты. Однако система коррупционных отношений на низовом и среднем уровне, многократно превосходящая среднероссийские показатели,  выстроена местными «умельцами». Возлагать за это ответственность на Москву значит вводить в заблуждение всех — и власть, и общество.

Попытка скорректировать имидж региона в положительном ключе не должна превращаться в стремление представить себя в идеальном свете. Жизнь под лозунгом «я сам обманываться рад» никого еще не доводила до добра.

Яна Амелина